В честь знаменательной даты журналист «УралПолит.Ru» пообщался с одним из героев самой страшной войны в истории человечества. За плечами 96-летнего екатеринбуржца Сергея Кирилловича Антонова – Сталинградская битва, битва на Курской дуге, бои в Белоруссии, Польше и Восточной Пруссии. На пиджаке ветерана многочисленные награды. Вдобавок Сергей Кириллович еще и великолепный художник.
Сегодня годовщина события, благодаря которому сейчас живут и здравствуют целые поколения – День Великой победы советских войск над фашистами. В честь знаменательной даты журналист «УралПолит.Ru» пообщался с одним из героев самой страшной войны в истории человечества. За плечами 96-летнего екатеринбуржца Сергея Кирилловича Антонова – Сталинградская битва, битва на Курской дуге, бои в Белоруссии, Польше и Восточной Пруссии. На пиджаке ветерана многочисленные награды. Вдобавок Сергей Кириллович еще и великолепный художник. Стены его квартиры украшены многочисленными картинами, включая копии работ Левитана, Айвазовского, Шишкина. Удивительные и исторически ценные воспоминания о войне, о формальном подходе к тем, кто отстоял тогда независимость нашей Родины и о том, нужно ли размещать профиль Сталина на поздравительных баннерах читайте в интервью «УралПолит.Ru».
– Вы принимали участие в самых кровопролитных сражениях Великой Отечественной войны – Сталинградской, Курской битве, освобождали Польшу, Белоруссию и Восточную Пруссию. Поделитесь, пожалуйста, воспоминаниями.
– В Сталинграде я оказался уже после города Калач-на-Дону в 1942 году. Сначала прошли села Алексино, Поворино, шли пешком. В четырех километрах севернее Калача был понтонный, стационарный мост. И туда на высокий правый берег переправлялись наши войска. Я посмотрел, а колонна прямо до горизонта. Думаю: «Ну, сегодня дадим фрицам!». Мы туда переправились, и я попал под первую бомбардировку, понятия не имел до этого, что такое бомба и как она свистит. Напугали-то меня не столько самолеты, сколько пушки, которые охраняли переправу. Они как начали пулять, а звук был сильно пронзительный.
Потом немцы начали бомбардировку. Далее я узнал, что фашистский бомбардировщик не мог взять с собой больше четырех бомб. Это был предел. Короче говоря, не помню даже как летел в этот овраг. Открыл глаза, а напротив меня сидит солдатик. Грязный такой. Смотрит на меня, а я на него. Чувствую, что в голове только звенит от разрывов. Вроде сам цел, когда летел. Он спрашивает: «Ну что? Испугался?». А я и не знал, что ему ответить. Когда ехали на фронт психологически себя готовил к этому. Говорил мысленно: «Это фронт, это война и это страшно». А когда попал, все мои психологические приемы улетучились, когда летел в овраг. Мы разговорились с ним, а он, оказывается, был из укрепрайона. На том берегу было четыре человека на километр фронта. Потом, когда наши войска пришли он, тоже перешел на эту сторону. Короче, говоря, я его никогда не забуду. Это был первый преподаватель для меня на войне.
Потом пешком прошел 14 километров, деревню уже не помню. Услышал первую атаку, которая звучала: «За Родину! За Сталина!». Услышал свист пуль тогда впервые. Неприятная это штука. Перед атакой командир особого отдела, он был у нас капитаном, отвел меня в сторону и говорит: «Я тебя передаю командиру полка. Что с ним случится, будет и с тобой. Береги его как папу или маму. Даю тебе отделение под командование». И мне присвоили сразу младшего сержанта.
Затем я три месяца учился в училище в Улан-Удэ. Там учился и мой брат. На Назаревском плацдарме я был уже старший сержант и попал во взвод командующего артиллерией дивизии полковника Меркурьева. После этого я попал в артиллерийский полк под Москвой на переформировку. Новый полк был на конной тяге, а коней привозили из Монголии. Намучились мы с ними жуть. Кусались, лягались они.
А через Дон переправлялся, кто как мог. Тут были очень тяжелые бои. От Калача-на-Дону до Сталинграда 60 километров и мы отступали ровно месяц. В городе мы оказались лишь в июле 1942. Бои были настолько тяжелыми, что солдаты утром рано уже видели танки и вездеходы. А у нас все пушки и кухня остались за Доном. Негде было взять питание, все были голодными. Мы делали бутылки с бензином, закрытые паклей. Пакля, конечно, вся была мокрая. Надо было поджечь ее и подпустить метров на 15 бронетранспортер или танк немцев. И лишь тогда можно было бросить. Пока бросаешь, могли убить 20 раз.
Фашисты отправляли автоматчиков. Мы встречали их ручным пулеметом и винтовками, которые у нас были. Днем был бой, а ночью мы рыли окопчики. Руки были все в мозолях. От полка в результате осталось людей лишь с батальон. Немцы все время обстреливали нас из минометов, и командира полка ранило в руку и в ногу. Вывели из строя и весь штаб. Они развели костер, и в это время в них прилетела мина. Я все время до этого находился возле командира полка. Так вот, после ранения он дает мне бумажку и говорит: «Иди по этому оврагу километра два. Там увидишь медицинскую палатку. В ней объяснят, где находится штаб дивизии». Я и пошел туда. Потом я прочитал текст. Там было написано: «Докладываю. Полк 1348 как боевая единица перестал существовать. Я получил ранение». Меня спасла эта бумажка, тот факт, что ее приказали передать. А так бы я погиб.
Когда стали подходить к Сталинграду, там всюду были заградотряды. Мой друг Володя Масловский, который погиб потом, со мной тоже шел. На наших глазах убили политрука. Он был командиром отделения связи, и у него была рация. Питания не было, еду нужно было где-то брать, и он пошел со мной. Его спасла рация. У меня спрашивали, как я уцелел, но я ничего не мог сказать. Короче говоря, нашел я полковника и все ему рассказал. Он вздохнул и говорит: «Да… Хороший был мужик». И я спрашиваю его: «А мне куда идти? Обратно?». Он в ответ: «Обратно не иди. Бери записку. Пойдешь в комендантскую роту при штабе дивизии». Ей командовал капитан Морозов. Был у меня еще товарищ Кротов. К нему пришел проверяющий из штаба корпуса. Он мне и говорит: «Нет ли, у тебя чего-нибудь поесть». А у меня тоже ничего не было. В ответ: «Ну ладно». Воды не было тоже. Он мне и говорит: «Вот есть тропинка на Мамаевом кургане. Пройдешь вниз, увидишь разъезд. Там есть колодец. Принеси воды».
Я взял два котелка и пошел. А рядом с этой тропкой бомба лежала – немецкая бомба, которая лопнула. Я еще подошел и поковырял ее. Иду обратно. Навстречу идет маленький старичок. У него коромысло. На нем он тащит эмалированное ведро и большой чайник. А до нас дошло, что недалеко немцы разбомбили эшелон с нашим спиртом. Откуда узнали, не представляю. (Улыбается). Так вот он набрал этого спирта и идет. По виду чувствовалось, что уже хлебнул маленько. (Улыбается). Я смотрю на него и говорю: «Ну что папаша мародерствуешь?». Он мне в ответ: «Да ты, сопляк! Я в 1914 году бил немцев, а вы тут Сталинград не можете освободить». Я извинился. А он мне налил в котелок спирта из своего чайника. Прихожу. Там тот комендант, который меня послал, разговаривает с майором. Было мне неудобно, что я спирт принес в одном котелке вместо воды. А он меня увидел, оживился и говорит: «Ааа, принес?» И берет у меня котелок со спиртным и через край хлебанул как воду. И что тут началось: зачихал, закашлял. Слезы из глаз у него побежали. Потом отдышался и спрашивает: «Ты где взял?». Я все рассказал, а он и отвечает: «Иди к старшине. Попроси что-нибудь закусить». Я прихожу к старшине и говорю. А он мне сказал, что ничего нет, кроме сухарей. Я взял сухарь и отдаю коменданту. А он уже сильно разговорчив. Видно принял уже (смеется)
Еще был случай на городище в пригороде Сталинграда. Там были настоящие бараки. И я попал под автоматную очередь. Пуля зашла с одной стороны руки, вышла с другой. Как будто ломом меня ударило. И у меня фонтанчик крови идет. Я говорю своему другу: «Володька, меня ранили». Он мне жгут наложил. Вот тут я почувствовал самую настоящую боль. У меня был автомат и две гранаты. И я шел с карабином как с костылем. После санбата я увидел его с перевязанной головой. Спрашиваю: «Ранило что ли?». А он мне: «Да кирпичом ударило». Я отвечаю: «Кому – то пуля нужна, а кому – то и кирпича достаточно».
– В 1944 году вас наградили медалью «За отвагу» за уникальный боевой эпизод, в ходе операции «Багратион». Меня очень восхитило, когда вы при помощи угломеров создали панораму огневых точек и танков противника. Именно эта панорама помогла нанести точечный артиллерийский удар, и враги понесли большие потери. А были ли еще моменты, когда ваши художественные навыки также сильно пригождались на фронте?
– Нет. Больше было не до рисования.
– После ВОВ вы поступили в свердловское художественное училище имени Шадра. Насколько было трудно сосредоточиться на учебе после военного времени?
– Трудно. Очень трудно. Поступил туда уже в 29 лет. Спать приходилось всего по три-четыре часа. Жил на улице Самолетной тогда у тетки на квартире. С утра и до шести вечера был в училище, а после училища шел работать на завод. Насчет меня звонили секретарю парткома и говорили: «Придет фронтовик. Помоги устроиться на работу. Он художник, учится».
Когда устроился как-то мне сказали: «Иди в клуб. Надо рисовать панно». Было время пятилеток, было полно агитационной художественной работы. Я пришел туда. Мне и говорят: «Бери и делай». А ни краски, ничего не было. Робко говорю: « У меня только мольберт есть». Он отвечает: «Делай, как делается». Я занял у ребят на краски денег. Дали мне оригинал монохромный. И я нарисовал все в два присеста. Они были удивлены и оставили меня художником. Все это происходило на улице Карла Маркса. Там я и начал свою трудовую деятельность как художник. Сначала было трудно. Но у нас был отличный преподаватель в училище по фамилии Шмелев. Он говорил мне: «Я тебя понимаю. Тебе особенно непросто». Я уже взрослый, а рядом одни семиклашки. Сложно было разобраться с анатомией в училище. Потом я втянулся, играл в хоккей на позиции защитника. Довелось даже встретиться с хоккеистом Дураковым. А вообще со спортом всегда дружил. Играл и в футбол и в волейбол, занимался и боксом. Что касается копий, то могу и целую неделю возиться с ней.
– В нашей стране в последнее время очень пафосно отмечают годовщину Великой Победы. Но создается ощущение, что власти вспоминают о ветеранах только в знаменательные даты, да и вообще, со стороны чиновников, помощь ветеранам часто выглядит как пиар. Что вы думаете по этому поводу?
– Щекотливый вопрос вы мне задали. Партийные чиновники во время СССР ценили все это. А так никто ничего долгое время о Великой Отечественной войне и ее воинах не вспоминал. Вспоминать сильно начали лет пять – шесть назад, если честно говорить. А сейчас вообще шикарно. Чувствуется забота о ветеранах. Вообще в целом при президенте Путине намного больше внимания нам стали уделять. Но чиновники разные и относятся по-разному к нам. Слышал много историй о том, как фронтовики вынуждены жить в аварийных домах. Со мной такого нет. А претензии у меня большие не к чиновникам, а к медикам. Когда в свердловском госпитале ветеранов был Семен Исаакович Спектор, я участвовал в оформлении вывески госпиталя и делал эскиз. У меня случился инсульт, Спектор приходил ко мне. Всегда душевно меня встречал. Когда он ушел, в госпитале все стало очень плохо. Помню, пришел как-то, а меня в коридоре прямо посадили. Потом когда мне стали плохо и на дом ко мне приехала невролог она мне прописала капельницу. Но видимо что-то сделала неправильно. У меня отечность началась. Не устроило меня амбулаторное лечение. Невнимательны к нам врачи.
– Вопрос к вам как к воевавшему художнику. На днях в Кургане возник скандал: на улицах города повесили поздравительные баннеры, посвященные Дню победы. На них было огромное число орфографических ошибок. Например, слово оборона с двумя «н» написано. Следствием чего вы считаете эту ситуацию?
– Ошибки они делают из-за легкомыслия. Нашу дату нельзя забывать. Великая Отечественная это священно. Надо на это обращать внимание, не допускать ошибок. А эти люди просто не знали, я думаю, как правильно писать. Я вспомнил случай недавний на эту же тему. Три года назад нас возил городской Совет ветеранов на экскурсию, и пока мы ездили поздравительный щит, посвященный нам, уже сняли. Недолго он провисел. Да и сами баннеры с поздравлениями устанавливают не там, где живет много людей, а на окраинах.
– Символом победы является Георгиевская ленточка. Между тем, россияне сейчас размещают порой на своих машинах наклейки: «1941 – 1945. Можем повторить», а сами ленточки размещают на обуви или и вовсе кидают на дорогу. Каков ваш взгляд на это?
– Это безобразие. Это от незнания. Люди видимо настолько тупые. Это подлежит большому осуждению. Георгиевская ленточка равносильна ордену. У меня это не умещается в голове.
– Как вы думаете, есть ли необходимость того, чтобы за оскорбление символов победы наказывать штрафом? Внести может соответствующую статью в административный кодекс уже необходимо?
– Без внимания это нельзя оставлять. Что-то нужно делать в этом смысле. Можно, конечно, и штрафовать. Но если государство будет агитировать относиться к участникам войны, как-то подчеркнуто хорошо, то это будет кощунством. Мы же не Боги. Тут вопрос морали. Это зависит от воспитания.
– Верховным главнокомандующим армии, победившей Гитлера и его союзников был Иосиф Сталин. Сейчас, когда портреты вождя появляются на поздравительных баннерах, это вызывает бурю недовольства общественников, противоречивую реакцию. Справедливо ли это?
– Это несправедливо. Сталин руководил страной в такое тяжелое время и выдержал это до конца. По сути, он держал в руках весь Советский Союз и все отрасли, чего не коснись. Осуждать Сталина это аморально. Все его хвалили, когда он был жив, а стал плохим, когда не может дать сдачи. Я бы не согласился с этим. Мне неприятно, когда осуждают вождя. За него мы шли в бой с криком «За Родину. За Сталина!». Я бы это никогда не сделал.
– Как вы полагаете, нужна ли сейчас России сильная рука и режим как при Сталине?
– Нужна. Потому что у нас разнообразный народ, и мы никогда не избавимся от подлецов, если ее не будет. Подлецы для меня это зажравшиеся чиновники, коррупционеры. Вы посмотрите, сейчас уходят миллионы государственных денег в никуда и все очухиваются, когда деньги уже за границей.
– В последние годы такие режиссеры как Никита Михалков, Федор Бондарчук снимают масштабные фильмы о войне. Как вам их картины «Утомленные солнцем. Предстояние», «Сталинград» и другие? Есть ли соответствие исторической достоверности или это просто блокбастеры на военную тему?
– Теперешние фильмы о войне посмотришь и уже завтра ты их забыл. А вот такие фильмы как «Чапаев», «Они сражались за Родину», «Истребители» были сняты настолько здорово, что их не забыть. Все эти все новое кино, посвященные Великой Отечественной войне это пустышки. И не стыдно ли им такое снимать?
– В настоящее время в странах СНГ, например, в Прибалтике сносят памятники советским воинам освободителям и осуждают советские войска за якобы оккупацию. Что на самом деле режим Гитлера не был им тягостен. Прокомментируйте, пожалуйста, почему на ваш взгляд так происходит?
– На месте Путина я так бы и охранял славную историю того, как мы шли к победе. А все то, что ты сказал про Прибалтику это американские влияния, Трамп и его политика. Наш президент правильно дает сдачи американцам. Иначе они все захватят.
Павел Пивоваров
© Редакция «УралПолит.Ru»
Вы можете поделиться новостью в соцсетях