О том, как видоизменяется протест на Урале, о «митингах по приколу» и запросе на гайд-парки в интервью «УралПолит.Ru» рассказал политолог, доктор философских наук, руководитель уральского отделения Фонда развития гражданского общества Анатолий Гагарин.
12 июня в день государственного праздника сторонники Навального организовали митинги в более, чем 200 городах и населенных пунктах. Между тем, в самой столице людей пришло в два раза меньше, а после призыва Навального пойти на Тверскую, сам он был арестован, а полиция жестко разгоняла несанкционированное мероприятие. Между тем, в уральских городах протестные акции имели свой колорит – в Екатеринбурге спикером на мероприятии стал мэр Евгений Ройзман. В Тюмени выступали коммунисты из гордумы, необычно много людей вышло в традиционно мирных Кургане и Сургуте. О том, как видоизменяется протест на Урале, о «митингах по приколу» и запросе на гайд-парки в интервью «УралПолит.Ru» рассказал политолог, доктор философских наук, руководитель уральского отделения Фонда развития гражданского общества Анатолий Гагарин.
– Вчера на Урале, как и по всей стране прошли митинги против коррупции, организованные сторонниками Навального. Изменился ли состав, повестка, месседж, картинка, самих митингов?
– Я особых изменений не заметил. Скорее всего, определенная ротация участников произошла, не все участники прошлых митингов вышли снова, пришел кто-то новый. Одни разочаровались в организаторах митингов и решили их не поддерживать, у других были свои причины, кто-то решил примкнуть к самой идее. А вообще нужно сказать, что люди соскучились по подобным митингам. Тут есть определенный момент такого «праздника непослушания», когда людям хочется высказать свое «фи». Еще есть элемент некоего модного течения, веяния, когда кто-то «по приколу», кто-то по дружбе приходит на митинг, чтобы пообщаться между собой и с другими людьми, чтобы почувствовать некую сопричастность к какому-то большому, хотя и достаточно смутному и абстрактному делу под названием «борьба с коррупцией». Понятно, что митингами бороться с коррупцией, если не смешно, то грустно. Так это не делается.
– А как делается?
– Например, в третьем чтении в Госдуме приняли законопроект о создании списка коррупционеров. Но эта новость прошла совершенно незамеченными в СМИ, которые все как один пишут про Навального. Понятно, что Навальный выполняет тут роль того, кто заполняет нишу, потому что партии, которые называют себя оппозиционными, не справляются с этой миссией, и на это место приходит кто-то. Сегодня это Навальный, завтра будет кто-то другой. В этом смысле, в нашем политическом спектре не хватает некоего персонифицированного актора, – политика, партии, общественного движения, – который выполнял бы эти функции. Такую роль в свое время выполнял Анпилов, был непримиримым критиком власти, он выступал с точки зрения борьбы социализма против капитализма. Потом таким борцом был Эдуард Лимонов, у которого партию разгромили и, по сути, у него сейчас такой общественной силы нет, а многие его единомышленники сидят в тюрьме за радикальные действия. Но они были достаточно целостными, их принципы были понятны, а у Навального не очень понятны принципы из его высказываний – он то за красных, то за белых, а борьба с коррупцией в его устах выглядит как борьба с конкретными персонами, будь-то Медведев, Усманов и другие.
– Но это привлекает молодежь, активную ее часть, разве нет?
– У молодежи зачастую в голове тоже идеологическая «каша» в голове, они идут за яркими образами, лозунгами, картинками, – те же кроссовки. Молодежь увлечена в большей степени яркими флешбэками, а не идеологией. Если поговорить с этими молодыми ребятами, у них сочетание капитализма, социализма, анархизма в головах, такая гремучая смесь. Люди на митинги выходят, во многом, чтобы выпустить пар и высказать свое «фи» тому, что им не нравится. Думаю, что такая деятельность нужна, нужен такой своеобразный гайд-парк, в политическом спектре этого не хватает. Другое дело, когда это превращается в провокацию, как это сделал Навальный, призвав идти на Тверскую. Многие фиксируют, что для него это была тактика выживания, но с точки зрения целостности образа, он сам свой образ постепенно уничтожает. Вполне вероятно, что его нишу займет в недалеком будущем кто-то другой, потому что Навальный, в этом смысле, сдувается. Его амбивалентная противоречивая сущность начинает сама себя съедать.
– В Москве были достаточно жесткие действия полиции, у нас прошло гораздо спокойнее – в чем причина?
– У нас это прошло, как мне кажется, безболезненно для всех – люди пришли, высказались и ушли. Причина в том, что тут не было провокаторов, к счастью, людей, которые подстрекали бы на различные противозаконные действия. Мы видим, что в Екатеринбурге это прошло без всяких последствий. С одной стороны, это говорит о том, что в политическом плане, у нас достаточно образованная публика, которая понимает, что радикализм – это не способ достижения цели, а это тупик, который не приводит ни к чему позитивному. Надо отдать должное нашим митингующим, которые не пошли по пути Навального, потому что провокации – это его личный способ выживания в политическом пространстве, но до тех пор, пока рядом с ним не появится тот, кто способен конкурировать. Впрочем, заметьте, те, кто конкурировал рядом с ним, тот же Удальцов, отбывают наказание, а Навальный продолжает «резвиться», что тоже навевает на определенные мысли. Видимо, у каждого, мягко говоря, своя судьба, свой путь, но мне кажется, что этот путь в большей степени тупиковый, нежели предполагающий политическое развитие.
– В Екатеринбурге митинг отличился тем, что здесь выступал мэр Евгений Ройзман. Одному из СМИ он сказал, что в прошлый раз не пришел, потому что была рука травмирована, а сейчас он здоров. Нет ли здесь лукавства и можно ли предположить, что он таким образом начинает публичную фазу своей губернаторской кампании?
– Да мы все заметили, что ходит он обычно на руке. Стартовать у него пока не получилось, ни одна партия пока его не поддержала, может быть 24 июня поддержит. И у него ситуация политического и информационного вакуума, при которой он, мне кажется, выступит даже на митинге в защиту морских котиков, скажет, что он проходил мимо, но его очень беспокоит эта тема. Везде, где скапливается народ, там он и будет. Для него это возможность бесплатного пиара.
– В прошлый раз многие акции были несогласованными. Сейчас – большинство согласовали – но были и такие случаи, как в Нижнем Тагиле, где митинг согласовали в Усть-Утке в 88 км от города, или в Ноябрьске, где согласовали на футбольном поле, буквально в лесу? Не радикализируют ли подобные вещи протест на вот таком низовом, муниципальном уровне?
– Думаю, что если разрешать этим товарищам проводить митинги в местах массового скопления людей, велик соблазн устроить провокацию. То, что им отводят специальные места, я считаю это правильным. Если вы хотите высказать свой протест – пожалуйста, собирайтесь, высказывайте. В большой мере, высказывание такого протеста, – это консолидация своих собственных сторонников, нежели некое действие, которое должно проходить в местах массового скопления людей. Я думаю, одно другому не соответствует, и проводить там митинги не стоит, с точки зрения общественной безопасности. Навальный тоже призвал своих сторонников выходить с Сахарова на Тверскую, где и было массовое скопление людей. Чтобы такого не возникало, и нужно отводить специальные места для этого.
– Но ведь не за 90 километров от города?
– Что касается Нижнего Тагила, мне кажется, это действительно перебор. Критиковать их не буду, это их прерогатива, но отдавать им Усть-Утку было, в идеологическом смысле не правильно.
– В Тюмени на митинге выступали и депутаты гордумы, и бывшие видные коммунисты – представители разных политических сил. Можно ли говорить, что абстрактный лозунг размывает и либеральный протест, всем дает возможность пропиариться, не принимая на себя ответственность?
– Согласен, есть такой аспект. Когда появляется возможность, другие партии просыпаются и пытаются получить свои очки. Я думаю, что сейчас Навальный разбудит этих оппозиционеров, и парламентских и внепарламентских. Наши партии стали слишком буржуазными, чтобы выражать и олицетворять протест, но на теме борьбы с коррупцией все захотят погреть руки, чужими руками таскать каштаны из огня, получить гешефты. Оживление, я думаю будет, проснутся еще какие-то партии из 74 зарегистрированных, хотя их не будет много – не более двух-трех.
– Необычно большими получились митинги в Кургане и Сургуте – почему в этих, обычно тихих территориях вдруг активизировалась протестная активность?
– Протесты бывают разные, и на конкретные острые темы и просто символические. Такого оттенка митингов не было в последнее время и люди, которые либо соскучились, либо не ходили, они чувствуют определенный драйв, как когда во время перестройки люди начали очень активно на митинги ходить. А протесты ситуативно объединяют людей. Долго они не могут продлиться, им нужна подпитка. Навальный использовал день России, чтобы мобилизовать своих сторонников. У нас не так много поводов для митингов, и они, вероятно, будут «приклеиваться» к государственным праздникам, чтобы мобилизовать свой электорат. Я не вижу плохого в этом, кто-то выходит позитивно поддержать, кто-то высказывается против конкретных проблем. Это такая форма символического, политического, общественного, гражданского протеста, по сути, гражданской активности.
– Тем не менее, многие фиксируют, что людей в Москве, в ряде других городов вышло гораздо меньше – связано ли это с датой проведения в государственный праздник, некоторым истощением повестки или есть другие причины?
– Безусловно сокращается база для протеста. Во-первых, начинает включаться здравый смысл. Даже в соцсетях очень многие начинают писать, в том числе и те, кто не был никогда сторонником власти, что давайте посмотрим, а против чего протестуем. Люди пишут, что россияне достигли, например, такого уровня потребления, какого никогда не было в истории страны. Они начинают сравнивать 80-е годы, 90-е и современность. Люди начинают заниматься сравнением того, чего мы достигли, что потеряли. И получается, что, по большому счету, почвы для протеста не так и много. Кому-то хамона не хватает – это понятно. С другой стороны, людям нужна работа, зарплата, комфортное жилье и прочее. Это все хотелось бы получить, но если мы начинаем сравнивать с развитыми европейскими странами свой уровень безработицы и прочие показатели, то начинаем думать, не «с жиру ли мы бесимся». Конечно, есть категории людей, которые находятся у черты бедности – но они-то и не протестуют, к слову говоря. С одной стороны, мы видим высокий уровень сознательности, люди что-то осознают, фиксируют определенные элементы неблагополучного состояния дел. С другой стороны, есть вопросы, связанные с тем, что по сравнению с 2008 годом какие-то элементы экономики ухудшились, но появились и реальные точки для сравнения – может это мировые тенденции. Политическая ситуация – да, но есть возможность эти митинги проводить, и там, где они не сопровождаются провокациями, они проходят безболезненно для всех участников и для властей. А власти это слышат и воспринимают. Например, власти предпринимают усилия, чтобы вступить в диалог с молодежью, которого раньше не было. Может это и вынужденные меры, но это идет и это факт. Работа идет, активность на политическом фронте приводит к ускорению в осмыслении этих задач и поиску решения тех проблем, которые обозначаются.
Фото: соцсети
© Сергей Табаринцев-Романов
Вы можете поделиться новостью в соцсетях