Игорь Махатков: акцент на экологическую нечистоплотность нефтяников – лишь политическая конъюнктура

«Моду» на экологические мероприятия среди нефтегазовых компаний Западной Сибири можно объяснить как политическим трендом (к примеру, год экологии во всех «дочках» Газпрома начался параллельно с годом экологии в стране), так и простой выгодой: намного дешевле проводить природоохранные предприятия и заниматься исправлением «экологических ошибок», нежели платить огромные штрафы Росприроднадзору.

«Моду» на экологические мероприятия среди нефтегазовых компаний Западной Сибири можно объяснить как политическим трендом (к примеру, год экологии во всех «дочках» Газпрома начался параллельно с годом экологии в стране), так и простой выгодой: намного дешевле проводить природоохранные предприятия и заниматься исправлением «экологических ошибок», нежели платить огромные штрафы Росприроднадзору. Тем не менее, на восстановление загрязненных территорий нефтегазовые гиганты Западной Сибири тратят немало денег. В последние несколько лет помимо утилизации попутного нефтяного газа (при добыче нефти выделяется попутный, «жирный» газ, который, как правило, сжигают на факелах, тем самым провоцируя выброс в атмосферу вредных продуктов сгорания) нефтяники ХМАО-Югры и ЯНАО активно занялись рекультивацией нефтезагрязненных земель.

Конечно, в силу огромной площади нефтедобывающих регионов Западной Сибири зачастую бывает сложнее не устранить тот же разлив, а обнаружить его. Впрочем, по словам экологов, для этого необходимо сделать проект на основе исследований, чего сегодня практически не делается ни в одной нефтедобывающей компании, поскольку это достаточно затратно как в плане времени, так и финансов. Поэтому не так важно, сколько денег тратят нефтяники на поддержание экологической политики, а важно то, с пользой ли осваиваются эти деньги и насколько эффективно проходит рекультивация загрязненных территорий.

«Шламовые амбары проще рекультивировать, чем нефтяные разливы, – рассказывает «УралПолит.Ru» Игорь Махатков, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник лаборатории географии и генезиса почв Института почвоведения и агрохимии Сибирского отделения РАН. – Дело в том, что у амбара фиксированная площадь, да и, по большому счету, это плановое загрязнение. И потом шламовый амбар – это буровой шлам, бентонит, который не так страшен для окружающей среды, а вот нефтяной разлив (битум) наносит природе более существенный ущерб».

Игорь Дмитриевич, то есть, по большому счету, амбары не опасны для окружающей среды?

Нет, исключать опасность нельзя: в шламовые амбары помимо самих шламов часто сбрасывают и нефть. Содержание нефтепродуктов в каждом шламовом амбаре разное, обводненность амбаров тоже различается. Поэтому универсального способа для рекультивации амбаров нет, так как амбары одинаковы с технологической точки зрения, но с точки зрения воздействия на окружающую среду различаются. Где-то необходимо применять сорбенты, а где-то достаточно вспахать землю и посыпать ее торфом. Сорбент – тоже не всегда является панацеей, ведь он только впитывает в себя нефтепродукты, но потом возникает вопрос – куда это все девать? И как утилизировать? Вопрос открыт.

А существуют ли какие-то специальные методики рекультивации для западносибирского ландшафта?

Лично я не встречал методик, которые были бы специально разработаны для северных регионов. Между тем, было бы резонно разработать такие методики. Обычно все разливы текут вниз и загрязненными становятся заболоченные места, а не суходолы (верхние части и склоны водоразделов, увлажняемые исключительно снеговыми и дождевыми водами). То есть на самих болотах страдают не бугры, а мочажины (влажные, заболоченные, топкие места между кочками на болоте). Эта ситуация характерна для севера Западной Сибири. Вот, к примеру, на юге этого региона нет болот с таким характерным рельефом, там все болота более плоские, соответственно, и характер нефтяного разлива другой. Поэтому в ХМАО-Югре и ЯНАО сложнее ликвидировать разливы.

Что же делать, если нефтяникам Западной Сибири достался такой сложный рельеф и рекультивировать землю достаточно проблематично?

Любопытно, но среди ученых популярно мнение, согласно которому при нефтяных разливах можно вообще ничего не делать – нефть «выветрится» сама. Конечно, легкие фракции испаряются довольно быстро, но вот широкие остаются под водой вязкими очень долго, а на сухих местах они превращаются в корку. Тем не менее, ряд специалистов считает, что лучше оставить разлив, чем «распахивать» бульдозерами болото. Так что, может, нефтяникам вовсе не нужно тратить огромные деньги на рекультивацию – «само зарастет»? Чтобы понять это, нужно найти ответ на принципиальный вопрос – каков масштаб всех загрязнений, к чему они могут привести? Для этого необходимо проводить независимое исследование, которое позволит получить представление о ситуации. Пока же ни в Югре, ни в ЯНАО такие исследования не проводились.

Непонятно, как работают эти «весы» и как оценить, что дороже – сохраненная флора или ликвидированный разлив. В конце концов, нефть – это такие же углеводороды, как деревья и травы. Даже мы, люди, тоже состоим из углеводородов. Просто нефть медленнее включается в «общий» оборот. Но я уверен, что пройдет пятьдесят лет и на месте разлива ничего не будет. Намного страшнее для природы подтоварные воды (воды, которые отбиваются от нефти при ее подготовке). Нефть всегда будет деградировать, а воды, которые содержат в себе соли, – нет. Мы недавно изучали один разлив: если вся нефть находится на поверхности, то разлив подтоварных вод практически невозможно обнаружить. Обычно такие воды уходят вглубь болота или озера. На поверхности водоема за счет дождей происходит самоочищение, а на дне остается соленое «ядро», которое каждый год дает выброс соли, и ликвидировать это практически невозможно.

Получается, что совсем необязательно засеивать нефтезагрязненные земли районированными травами…

Ну почему? Очевидно, что рекультивировать загрязненные почвы необходимо, но не очевидно, каким именно способом. На самом деле, никто не изучал, насколько большую потерю понесет природа. Если при рекультивации, к примеру, вездеходом уничтожили молодой березняк, или разбили вездеходом вечную мерзлоту на болоте – этот вопрос остается открытым. Может быть, это локальная жертва, которая предупредит глобальную катастрофу. Вообще, самая лучшая рекультивация – это когда происходит наименьшее механическое воздействие на природу. Особенно это актуально в северных регионах, где природе свойственны долгие процессы восстановления. То есть самая лучшая рекультивация – это та, которой не было. Но, к сожалению, пока так не получается.

Тогда, если выяснится, что нефтяные разливы, по сути, не вредят природе, самая идея рекультивации будет признана несостоятельной и нефтяники перестанут этим заниматься, не опасаясь штрафов?

Я не против штрафов для нефтяников – это дисциплинирует, позволяет поддерживать культуру производства. Вообще, акцент на экологическую нечистоплотность нефтяников – всего лишь политическая конъюнктура. Судите сами, в той же Западной Сибири стоит много котельных, которые «дымят» и, по сути, наносят вред окружающей среде не меньший, чем нефтяные разливы, но с них штрафов не берут – в отличие от нефтяников у них денег нет. Поэтому проблема нефтяных разливов кажется такой страшной только потому, что на нее больше внимания обращают. Хотя, разумеется, есть какие-то пределы. К примеру, взять катастрофу в Мексиканском заливе, произошедшую несколько лет назад, так на фоне этой катастрофы все разливы Западной Сибири – просто мелочи. Опять же, о политических моментах: меня, если честно, удивило, что компания ВР за катастрофу в Америке практически не понесла наказания. У нас в стране все-таки в последние годы за это более конкретно взялись.