Алексей Конторович: Россия на пороге нефтяного кризиса

Россия находится на грани глубочайшего кризиса нефтедобычи. Новые открытые месторождения отодвинут этот кризис на три, максимум на пять лет, но без серьезных государственных вложений в геологические исследования отечественный ТЭК может оказаться в катастрофическом положении.

Россия находится на грани глубочайшего кризиса нефтедобычи. Новые открытые месторождения отодвинут этот кризис на три, максимум на пять лет, но без серьезных государственных вложений в геологические исследования отечественный ТЭК может оказаться в катастрофическом положении. Об этом на открывшейся сегодня, 26 апреля, в Тюмени III Всероссийской научной конференции по изучению фундамента и структуры обрамления Западно-Сибирского мезозойско-кайнозойского осадочного бассейна заявил академик РАН, научный руководитель Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука Сибирского отделения Российской академии наук Алексей Конторович.

В лучшие годы СССР добывал в Западной Сибири более 300 миллионов тонн нефти в год, но при сложившихся темпах падения нефтедобычи к 2020 году Россия будет добывать в Западносибирской нефтегазовой провинции 200-220 миллионов тонн нефти. Своими соображениями о состоянии нефтяных ресурсов и перспективах Западной Сибири Алексей Конторович поделился с корреспондентом «УралПолит.Ru».

Алексей Эмильевич, ваше сегодняшнее выступление на конференции не вселяет больших надежд относительно будущего Западной Сибири. Откуда столько пессимизма?

Поскольку уже почти 20 лет прирост запасов нефти в стране отстает от уровня добычи, резервы ввода в разработку новых месторождений, которые имелись за счет открытий, сделанных еще в советское время, – они все или почти все исчерпаны. Роснефть проделала большую работу, ввела в разработку Ванкорское месторождение, и это на время спрятало падение добычи нефти в «хантах» (Югра), его не было видно на российском уровне.

В районе Ванкорского есть еще два-три месторождения, которые надо вводить в разработку, и это еще может нас выручить. Есть еще Юрубчено-Тохомское месторождение в Красноярском крае. Это гигантское месторождение, которое еще не совсем готово к разработке, но которое надо срочно вводить в строй, эта работа ведется очень медленно. И наконец, у нас есть Среднеботуобинское месторождение в Западной Якутии, которое, я надеюсь, будет введено в разработку в ближайшие два-три года. Это все оставшиеся значительные резервы на территории Российской Федерации, все остальное можно делать только за счет новых открытий.

Я уже говорил сегодня, что в 1988 году на территории России мы бурили 8,5 миллиона метров скважин – поисковых и разведочных. Сегодня бурим 500-600-700 тысяч метров в год. Этими объемами решить проблему в условиях усложненных геологоразведочных задач, осложнения месторождений, нельзя. Поэтому только для поддержания добычи нефти крайне важно усилить внимание к геологоразведке, поднять ее профессиональный уровень, причем геологоразведка должна быть усилена как за счет инвестиций компаний, так и за счет бюджетных средств, особенно в слабо изученных районах.

Но для этого понадобятся «длинные деньги», которые нефтяные компании не будут вкладывать.

Конечно, там, где деньги «длинные», должно работать государство. Это региональные работы, это выявление крупных зон нефтегазонакопления. Но 8,5 миллиона метров в год государство бурить уже не сможет, и от нефти основную прибыль получают компании, а не государство. Поэтому компании должны увеличивать объемы геологоразведочных работ. Для этого нужна долгосрочная программа лицензирования, нужно корректировать закон о недрах и налоговое законодательство.

По имеющейся на сегодняшний день информации, в Западной Сибири освоена лишь половина нефтяных запасов. Другая половина – это «сложная нефть», это низкодебетные скважины и так далее. Вы все перспективы связываете с Якутией, с Красноярским краем. Но что будет с Западной Сибирью, с Тюменской областью? Дальнейшее освоение ее запасов – это вопрос технологии или налогового регулирования?

Во-первых, нужны технологические разработки, бесспорно. Во-вторых, сегодня нефть на рынке стоит 100-120 долларов за баррель, это очень хорошая цена. Поэтому налоги должны быть более разумными, но если государство снижает налоги, оно должно знать, что высвобождающиеся средства пойдут в дело, а не в дивиденды.

В северных автономиях Тюменской области на базе вахтовых поселков выросли целые города – Сургут, Нефтеюганск, Нижневартовск, Ноябрьск, Новый Уренгой и другие. От нефтегазовой перспективы Западной Сибири зависит судьба этих городов, а это почти два миллиона человек. Такая перспектива есть, или нашим северянам пора «сматывать удочки»?

Никто не сматывает удочки из Татарстана и Башкирии, так ведь? Там велась целенаправленная государственная политика и на федеральном, и на региональном уровнях власти, нацеленная на диверсификацию экономики. Они создали мощную нефтехимию, мощную переработку, там хорошее машиностроение. Ту же политику нужно проводить и здесь, на тюменской земле, на Севере, где мы создали нефтяную промышленность. Не бросать эти города, как предлагали некоторые теоретики в начале 90-х годов, а создавать альтернативные производства. У нас в ближайшие 10-15 лет Ямал будет добывать 140-160 миллиардов кубометров жирного газа, плюс попутный газ – это больше, чем во всех США. В жирном газе самое ценное – не метан, а этан, пропан и бутан, это сырье для нефтехимии. Если весь его переработать, мы сможем создать такие нефтехимические кластеры, равных которым нет в мире. Вот вам и занятость для населения. Это только одна проблема. А если есть нефтехимия, то к ней нужно машиностроение, нужны энергетики, и это на десятки лет. То есть должна быть четкая программа, и я знаю, что в округах люди об этом думают. Губернаторы Югры и Ямала это прекрасно понимают.

Насколько правильным решением было строить на севере Западной Сибири полноценные города, и как вы относитесь к вахтовому методу освоения новых месторождений?

Я считаю, что в условиях 60-70-х годов освоить такую территорию вахтовым методом было невозможно. А вот сейчас строить города, к примеру, на Ямале, наверное, не стоит. В Югре тоже новых городов строить не надо, можно осваивать месторождения из существующих центров.

Зачем надо было строить нефтеперерабатывающие производства так далеко от районов добычи нефти? Вот в Тюмени только сейчас появился Антипинский НПЗ, и тот пока производит лишь дизельное топливо.

Нефтеперерабатывающие заводы строят, как правило, не там, где добывают, а там, где потребляют их продукцию. Легче по одной трубе доставить на большую землю всю нефть, чем делать пять труб к каждому из местных НПЗ. А вот что касается нефтехимии, то переработанный продукт везти проще, чем создавать мощную систему продуктопроводов, газопроводов и так далее.

А Тобольск в этом смысле – перспективная площадка?

Тобольск – перспективная. Но там, насколько я понимаю, у СИБУРа есть мощная долгосрочная программа, он ориентирован на попутный газ, есть централизованная система. Эту стратегию я вижу, ее просто нужно доводить до логического конца. Но Тобольск не возьмет жирный газ. А ведь сегодня для производства полимерных продуктов (пластиков и так далее) мы берем бензиновую фракцию, так называемую нафто, и из нее делаем полимеры. А США ни тонны нефти на это не тратят, используют пропан, этан и бутан, которые мы сжигаем. Как говорил наш великий земляк Дмитрий Иванович Менделеев, топить можно и ассигнациями. Вот и топим.

Но если говорить только о добыче нефти, то как бы вы оценили оставшийся потенциал Западной Сибири?

Добыча нефти в Западной Сибири возможна только в том случае, если будут увеличиваться объемы геологоразведочных работ и если мы перейдем на трудно извлекаемые запасы и будем заниматься нефтью баженовской свиты – это огромные перспективы. Но этим надо заниматься всерьез.

О каких глубинах бурения идет речь?

Это от 2700 до 3500 метров, не больше.

То есть даже существующие технологии позволяют бурить на таких глубинах.

Конечно, но они позволяют только добуриться. А вот для добычи нефти из сланца требуется специальная технология. Но, повторюсь, я еще 15 и даже 20 лет назад говорил нашему руководству, что если мы потеряем геологоразведку, то мы потеряем все. Добыча будет падать. Если будут нормальные инвестиции в геологоразведку и новые технологии добычи, в ближайшие 20-30 лет добычу в Западной Сибири стабилизировать можно.

А по сравнению с концом прошлого века сегодня разработаны ли новые технологии, позволяющие более эффективно искать нефть?

Конечно. На порядок лучше работает сейсморазведка. Я не сомневаюсь, что в Западной Сибири в средней юре, в тюменской свите мы пропустили десятки залежей. К ним нужно возвращаться. В Томскую область пришли мелкие недропользователи, малый и средний бизнес, и там, где десятки лет не получали притоков нефти, стали получать. Потому что интенсифицируют притоки, тщательно испытывают и получают результаты. Нам и старые месторождения надо пересмотреть, в средней Оби. Это так же тяжело, как то, что «Сургутнефтегаз» получил на Талакане в Якутии; может быть, даже тяжелее, но у нас еще непочатый край тяжелой нефти, ее надо брать.

Ваша позиция находит понимание в Министерстве природных ресурсов? Вот рядом с вами сидит директор департамента госполитики и регулирования в области геологии и недропользования МПР, и по его реакции заметно, что он с вами соглашается…

Первый министр природных ресурсов, который не пожелал со мной встретиться, –  это господин Трутнев. Он сам все знает. Он один раз пригласил меня в Сургут – когда я находился в отпуске, в Кисловодске. Я бросил отпуск, прилетел в Сургут за свой счет, хотел выступить, но Трутнев не дал мне слова. После этого на встречи к нему я не стремлюсь. Он обещал исправить закон о недрах, но вот уже 8 лет работает министром, а закон так и не исправлен.

Фото автора