Первый в 2018 году собеседник проекта «Легенды уральской политики» – родом из самого северного региона Большого Урала. Представитель известного рода кочевников, «обреченного помогать другим», один из наиболее влиятельных политиков ЯНАО, представляющий КМНС на мировой арене Сергей Харючи рассказал в эксклюзивном интервью «УралПолит.Ru» о своем детстве, подростковых мечтах и отношениях с грандами Тюменской и российской политики.
Первый в 2018 году собеседник проекта «Легенды уральской политики» – родом из самого северного региона Большого Урала. Представитель известного рода кочевников, «обреченного помогать другим», один из наиболее влиятельных политиков ЯНАО, представляющий КМНС на мировой арене Сергей Харючи рассказал в эксклюзивном интервью «УралПолит.Ru» о своем детстве, подростковых мечтах и отношениях с грандами Тюменской и российской политики.
Часть 1. «Хотел стать военным летчиком, но стал политиком»
«Когда я возвращаюсь в Тазовский, я как будто возвращаюсь из-за горизонта»
– Сергей Николаевич, свое детство вы провели в тундре, в семье кочевников, вдали от цивилизации – насколько оно было сложным и какие моменты больше всего запомнились?
– Для кого-то кочевая жизнь в тундре, вдали от городов, может показаться очень сложной. Но для меня это было самое счастливое время, когда мама, отец и все родственники были рядом. Каждый раз, когда я бываю в поселке Тазовский, я обязательно останавливаюсь на берегах рек Салекаптан и Вэсако-Яха, которые текут между двумя крупными реками Пур и Таз. Здесь, на территории Пур-Тазовского междуречья и находились наши родовые угодья. Здесь наша семья и родственники (семьи Ламдо, Ямкиных, Шушаковых, Ненянг) пасли оленей, охотились. Здесь прошло мое детство. Это было очень интересное и красивое время, как и для любого другого ребенка, когда он познает окружающий мир.
Особенно часто я вспоминаю свои беседы с отцом. Длинными зимними ночами, когда мороз стоял градусов под сорок-пятьдесят, мы вместе с ним пасли оленей. В ноябре начинался месяц так называемой малой темноты, а в декабре – месяц большой темноты. Ближе к полуночи, отец говорил: «Ложись, сынок, отдыхай, а я посижу с оленями». Я ложился на нарты и смотрел на небо, на звезды, что мне всегда очень нравилось. И каждый раз у меня появлялись вопросы, которые я задавал отцу, а он всегда терпеливо отвечал. Я спрашивал: «Пап, смотри сколько звезд, а откуда они взялись?». Отец объяснял мне: «Людей в мире живет много, вот и звезд много. Человек родился – и у него на небе зажигается звезда». «А когда звезды падают?», – продолжал я. Отец отвечал: «Это значит, что к сожалению, кто-то умер и его звезда упала». Но я не отставал: «А все-таки как звезды там появляются – их же, наверное, надо поднять на небо?». На что отец говорил: «Небесный дедушка наш все видит – он и зажигает там звезды». И я засыпал. А в четыре утра отец будил меня – нужно было собирать оленей.
– Как же вы точно определяли время, ведь часы тогда были далеко не у всех, тем более у кочевников в ямальской тундре…
– Более того – тогда далеко не все кочевники даже при наличии часов умели время определять. Хотя мой отец умел – он вообще был очень грамотным и продвинутым для своего времени. Но часами было пользоваться не обязательно. Я в детстве поражался, когда у нас многие старики, не знакомые даже с грамотой, умели безошибочно определять время. Причем не важно: день или ночь, пасмурная погода или нет. Как? А секрет оказался очень простым – олень пасется ровно два часа и ровно два часа отдыхает.
– В детстве вы были любознательным ребенком?
– Конечно. Меня всегда интересовало: а что там – за горизонтом? И я постоянно приставал к отцу: «Папа, а давай поедем посмотрим, что за той сопкой». «За той сопкой – другая сопка», – отвечал отец. «А в другой стороне», – спрашивал я. «Если в другую сторону поедем – там река Таз, а вон там – поселок Самбург», – рассказывал отец, а потом резюмировал: «Вот вырастешь, поедешь по свету и сам посмотришь, что там за горизонтом». И всегда, когда я возвращаюсь на машине в Тазовский, я как будто возвращаюсь из–за горизонта к родным берегам любимых рек далекого детства.
«Наш род «обречен» помогать людям»
– Вы помните те моменты, которые повлияли на формирование вашего характера?
– Жизнь в стойбище закаляет уже сама по себе. Но кочевая жизнь, к сожалению, закончилась и я начал учиться в школе-интернате, к родителям в тундру попадал только на каникулы. А в школе-интернате я вырабатывал в себе самодисциплину: серьезно занимался лыжным спортом и боксом, когда учился в 9 классе, вставал в 6 утра, делал зарядку, обтирался холодной водой или снегом, причем в любую погоду. А потом в 7 утра будил младшие классы и уже делал зарядку вместе с ними. В выходные у нас бывали дни самоуправления и меня часто выдвигали на должность директора школы. Я тогда руководил генеральной уборкой и всем распорядком в многочисленных коридорах школы–интерната.
– А были ли какие-то предпочтения в профессии?
– После школы я поехал поступать в авиационное училище: очень хотел стать военным летчиком. В подростковом возрасте я зачитывался книгами о легендарных героях Великой Отечественной Войны и первых авиаторах. И поставил себе задачу – обязательно связать свою жизнь с военной авиацией. Мне тогда и командир Тазовского авиаотряда, и наш военком говорили: «Давай ты в гражданскую авиацию пойдешь, отправим тебя учиться, будешь потом здесь на Ямале летать». Но я отказался – хотел быть непременно военным летчиком. Однако в итоге все решил случай. В киевском авиационном училище медкомиссия была очень строгая, и я, естественно, не прошел из-за мелочи – у меня была немного искривлена носовая перегородка. Так что в военную авиацию я не попал. Пришлось вернуться на Ямал, в Тазовский район.
– Что стали делать, когда вернулись?
– Моя первая официальная работа – строитель «светлого будущего», плотник СУ-37 треста «Ямалгазстрой». В то время мы строили газопровод – первый, временный, еще экспериментальный, за полярным кругом. Кстати, этому газопроводу почти 50 лет и он до сих пор работает: обеспечивает газом райцентр. Также принимали участие в строительстве поселковой больницы – здание тоже до сих пор стоит, правда старенькое, убогое. Проработал четыре месяца, и меня призвали в Вооруженные силы СССР. Я еще тогда подумал: «Нужно обязательно попасть в авиационную часть, в крайнем случае – в пограничники. Надо же страну от врагов защищать». Но в итоге попал между небом и землей – на флот. А служба в армии после интерната далась мне легко: и там распорядок дня, и здесь распорядок дня, и там дисциплина, и здесь дисциплина. Все это закалило характер, помогло пройти огонь, воду… А медные трубы до сих пор прохожу.
– Военный летчик, плотник – профессии далекие от политики. Почему же в дальнейшем вы избрали такую сферу деятельности?
– Политика – это не самоцель. Тут же не столько ты сам выбираешь, сколько тебя выбирают. Но на мой выбор повлияло два основных фактора. Первый – мои родители. Они пользовались уважением среди земляков и в нашем чуме всегда было много народу. К матери и отцу часто приходили за советом, причем не только ненцы, но и русские – местные начальники. Я наблюдал: что говорит отец, как он относится к людям. Возвращаемся, к примеру, с охоты, а отец говорит: «Возьми пару уток и пару рыб – отнеси их в тот чум, там живут старенькие бабушка с дедушкой». Проявление заботы о ближних, помощь нуждающимся – это вообще в крови у северных народов. Это священный закон тундры и он не просто так придуман. В Арктике иначе не проживешь. Поэтому я до сих пор восхищаюсь своим народом, который смог выжить в таких суровых условиях.
Это сегодня на Ямале города, поселки, дороги, а еще 50 лет назад ничего этого не было. Поэтому помощь ближнему и взаимовыручка были просто жизненной необходимостью, вне зависимости от социального статуса и материального состояния. Ведь для тундровиков понятия «богатый» и «бедный» в известном смысле – они чисто абстрактные. Сегодня у тебя много оленей, а завтра – в стаде мор и ты придешь к своему вчерашнему работнику за помощью. Но это не считалось унижением, это было в порядке вещей. Правда, находились единицы, которые нарушали священное правило, отказывали в помощи, но тогда все остальные от них молча отворачивались. Не осуждали, не читали морали, но предпочитали не иметь дел с такими ненадежными людьми, склонными к предательству и готовыми отвернуться от тебя в тяжелую минуту. Все это очень сильно повлияло на меня и как на человека, и как на будущего политика.
– А второй фактор?
– А второй фактор… Есть у нас очень красивая родовая легенда. Один бедняк ходил по тундре, проверяя свои капканы, сети, но как назло, ничего не было. А семью кормить надо. Но тут он обнаружил в одном из силков большую белую птицу – журавля–стерха. Человек обрадовался – будет чем детей накормить. И тут птица заговорила человеческим языком: «Отпусти меня, добрый человек, у меня дети дома остались – умрут с голоду». Человек подумал. Дети – это святое. «Ладно, – говорит, – отпущу тебя, лети к своим детям, а моим детям, видимо, не суждено выжить в этом мире». Отпустил. А птица взлетела, описала над человеком несколько кругов и говорит: «Добрый человек, впредь твой род будет священным и будет называться Харючи (дословно с ненецкого – «журавлиный»). И дети твои ни в чем не будут нуждаться, а занятие пусть выберут себе по душе». С тех пор наш род «обречен» (конечно, в хорошем смысле обречен) помогать людям.
«Когда народ видит своего человека рядом с правителем, тогда на территории сохраняется стабильность»
– Последние несколько лет в ямальском парламенте наблюдается относительная политическая стабильность. А в период становления новой политической системы, в 90–ые годы, насколько жесткой была политическая борьба в заксобрании?
– В большинстве случаев ямальские депутаты находили общий язык. Да, спорили, дискутировали, но это естественный процесс. Если же говорить о политической борьбе, то она была скорее, не между фракциями или властью и народом, а больше, между так называемыми «профсоюзными кланами»: нефтяниками-газовиками и коренными народами Ямала. Промышленники, как ни крути, всегда отстаивали и будут отстаивать свои интересы. Тогда, в 90-ых, нам удалось создать относительно сбалансированную систему. К примеру, из 24 мандатов три обязательно принадлежали представителям коренных малочисленных народов. Причем эти депутаты выбирались всеми жителями Ямала. Правда потом в Москве возмущались – мол, это какие-то привилегии по национальному признаку, это ущемляет права других народов… Так или иначе, но баланс, когда в заксобрании представлены и депутаты от топливно-энергетического комплекса, и от коренных ямальцев, мы все равно сохранили.
Тут есть еще один момент: часто вопросы малых северных народов не решаются не потому, что кто-то этого не хочет, а потому, что никто не знает, что нужно аборигенам. Практика показала, что результат есть там, где местные народы присутствуют в структурах власти. В данном случае ямальский парламент перенял весьма эффективный опыт управления из СССР, да и царской России тоже. Русским государством, конечно, управляли и должны управлять русские, но это наш общий дом, потому рядом с правителем должны находиться, образно говоря, люди в «малицах и тюбетейках». Когда народ видит своего человека рядом с правителем, тогда на территории сохраняется стабильность и при принятии решений учитываются специфические особенности жизни этносов.
– Сегодня многие политологи отмечают: когда в парламенте, в том числе и региональном, всем руководит «техническое большинство» (на Ямале это «Единая Россия»), это мешает как формированию нормальной политической конкуренции, так и продуктивности парламента. Так ли это на ваш взгляд?
– А кто мешает другим партиям создать такую программу, чтобы стать техническим большинством? Не мы же формируем депутатский корпус – население выбирает своих представителей. Еще не известно, что бы было, если бы «партией власти» стал кто-нибудь из системной, или несистемной оппозиции. Я думаю, что это стало бы суровым испытанием. Было бы так – все, что сделано не ими, они бы перечеркнули и начали проводить новые реформы. А реформы не должны работать по принципу «лишь бы что-то поменять». К сожалению многие политики рассматривают реформы как инструмент для укрепления своей власти, а не как механизм для улучшения жизни населения. Что же касается других фракций, хорошие начинания мы всегда поддерживаем. Поэтому я не могу согласиться с тем, что наличие технического большинства как-то негативно влияет на качество работы заксобрания.
Вторую часть интервью читайте завтра 11 января
© Редакция «УралПолит.Ru»
Вы можете поделиться новостью в соцсетях