Экспертный канал «УралПолит.Ru» продолжает проект «Легенды уральской политики», рассказывающий о выдающихся деятелях политической сцены нашего края. В сегодняшнем выпуске вас ждет встреча с человеком, имя которого навсегда вошло в историю всей Югры, человеком, за 20 лет своей работы превратившим Сургут из опорной базы нефтяников в экономический центр региона. Строитель, мэр, депутат Александр Сидоров расскажет о жизненном пути, идеалах, соперничестве с Ханты-Мансийском и дружбе с Александром Филипенко в интервью «УралПолит.Ru».
Экспертный канал «УралПолит.Ru» продолжает проект «Легенды уральской политики», рассказывающий о выдающихся деятелях политической сцены нашего края. В сегодняшнем выпуске вас ждет встреча с человеком, имя которого навсегда вошло в историю всей Югры, человеком, за 20 лет своей работы превратившим Сургут из опорной базы нефтяников в экономический центр региона. Строитель, мэр, депутат Александр Сидоров расскажет о жизненном пути, идеалах, соперничестве с Ханты-Мансийском и дружбе с Александром Филипенко в интервью «УралПолит.Ru».
Часть 1. «Стечение обстоятельств»
«Правильной профессией было что-то техническое»
– Александр Леонидович, добрый день. Начнем, пожалуй, с традиционных вопросов – о детстве, о 60-х годах в Югре. Какими тогда были округ, Ханты-Мансийск, Сургут?
– Сказать, каким был округ и Ханты-Мансийск тогда, когда я родился, вряд ли смогу. Человек в такую пору вряд ли в состоянии оценить обстановку. В тот год, когда я родился, родители переехали в Сургут. Все мое сознательное детство – школа, молодость, время после института и армии, да и вся жизнь до отъезда в Москву, – проходили в Сургуте. Ханты-Мансийск я впервые увидел в 1991 году, когда Александр Васильевич Филипенко меня пригласил. Я тогда лишь второй год работал председателем городского исполкома. Он меня пригласил, чтобы назначить на должность первого заместителя председателя окружного исполкома. Два дня они тогда с Валерием Чуриловым потратили, чтобы убедить меня в необходимости этого шага. Убедить не удалось.
Так что Ханты-Мансийск я увидел только в 1991 году. Но я вас уверяю, тогда он не сильно отличался от Ханты-Мансийска в 1950-е годы.
– Да, я еще из детства помню – деревянные тротуары, коровы на автобусных остановках…
– Да ради Бога. Тротуары, трава кругом, деревянные дома… Во всем есть своя прелесть. Многие сегодня с ностальгией вспоминают те времена, города и поселки. Сургут тоже был такой, пусть и опередил Ханты-Мансийск в своем развитии лет на 20 в 70-90-е годы.
– А какое было детство? Чем занимались, с кем дружили, о чем мечтали?
– Детство как детство для тех времен. Все оно проходило на улице, если не говорить о школьных часах. Во дворе или в лесу, благо, он находился в двух шагах. Лето это рыбалка, лето – это грибы, лето – это лес. Лето – это игра: лапта, футбол, городки, всё, что могло называться народными играми. Всё то, во что тогда играли и что было доступно, памятуя о том, что ТВ как такового не было. Обычные развлечения, от рогаток и подобного инвентаря до площадок для хоккея и футбольного поля мастерили и организовывали сами. Классическое детство тех времен.
– Какое-то будущее себя тогда уже рисовали в воображении? Может быть, мечтали, например, стать зубным врачем?
– Будущее, безусловно, в сознании ребенка или, если угодно, пацана, вырисовывалось от окружающей действительности. Отец у меня ходил капитаном-механиком на катере, я зачастую летом плавал с ним в недалекие рейсы на пару дней. Само собой, было желание стать похожим на него, связать свое будущее с рекой. Потом, когда приближалось окончание школы, появились нефтяники, строители, газовики, появилась новая жизненная ситуация, которая всех нас, пацанов, привлекала своей новизной и необычностью. Тогда уже пришло осознанное представление о вопросе «Как быть, чем заниматься?». И как следствие – понятное и мне, и родителям желание выбрать профессию, которая для мужчины будет правильной. Правильным считалось заниматься чем-то техническим. Выбрал строительный факультет из всего перечня, который предлагал Тюменский индустриальный институт – в ту пору ближайшее учебное заведение по техническим специальностям было в Тюмени.
Ассоциации в детстве тоже сыграли свою роль: я был только пацаном, когда мы строили свой дом в Сургуте, дом сестры отца – у нас их два стояло в одном дворе. Конечно, это так себе представление о строительстве, но, тем не менее – строительство, со всеми элементами, от фундамента до кровли. И все своими руками. Строитель, по крайней мере, оставляет в результате своей деятельности что-то видимое, материальное, иногда на века.
«Пиши заявление, завтра мастером пойдешь»
– Да, есть ведь знаменитая фотография тех времен из Губкинского, про «Не всем дано так щедро жить: друзьям на память города дарить»…
– Во всяком случае, простой быт маленького городка или поселка предполагал, чтобы ты умел делать что-то полезное. И для себя полезное, и по жизни такое, чтобы и кормило, и приносило пользу окружающим. Строительство – не последняя отрасль, отвечающая таким требованиям.
– Для периода освоения Севера одна из главных, пожалуй, специальностей.
– После 60-х годов Сургут стал интенсивно отстраиваться. Я последние годы учился в школе, в 67-68, когда сюда начали завозить комплекты домов, брус, материалы. Начал строиться, по сути, уже современный город. Правда, на начальном этапе в основном в деревянном и щитовом исполнении, но и кирпич уже появился. В 68-м году первый панельный дом был построен. Но в последующие годы пошел резкий, интенсивнейший рост. Было время, когда население Сургута удваивалось за год: в начале было 35 тысяч человек, в конце – уже за 70 тысяч. А ведь для этого – чтобы 70 тысяч человек остались, – должны были проехать, перемолотиться через эту мясорубку в пять-шесть раз больше… И сюда самолеты прилетали полные, и обратно улетали под завязку. Кто-то не выдерживал, понимал, что не туда попал, кто-то, приценившись, решал, что это не для него.
– Двое уезжали, трое оставались, так и набежало потихоньку.
– А может и наоборот – трое уезжали, двое оставались. Первый этап, к слову, был связан с приездом том числе и не по доброй воле. Сюда привозили очень много условно освобожденных – «химиков», как тогда называли. Они составляли большую часть водителей, занимавшихся перевозкой всех грузов, доставленных по воде. Иных способов доставить что-то не было, железная дорога появилась только в 1974 году. До этого момента все грузы доставлялось по воде. Тем и жили, то и ели, что летом завезли.
– Как вышло с «Сургутгазстроем», как попали в трест?
– Назовем это стечением обстоятельств. Понятно, что тогда было распределение. У меня оно могло быть неплохим, я шел третьим по списку. Первыми очередь была за медалистами, им на выбор предлагали полный список. У меня средний балл был в районе 4,4. Но я после четвертого курса женился. Супруга уже была распределена: на год раньше закончила Тобольский пединститут, там учились четыре года. Закон предполагал, что, если в семье есть два специалиста, один из которых уже прошел распределение, то второго либо должны распределить туда же, либо дать возможность свободного диплома. Запросов по назначению не было, я получил открепление. Приехал в Сургут. И пошел по принципу «Вольному – воля».
– Долго искали?
– Здесь, в 17-м микрорайоне, в деревянных домах, были конторы, как тогда называли, энного количества строительных управлений. Я пришел в одну из них, ждал на скамейке, когда освободится главный инженер, который должен был со мной побеседовать – это был проектный институт нефтяников. В это время мимо проходил главный инженер СУ-9 треста «Сургутгазстроя» Шапочников Лев Николаевич. Как сейчас помню. Чего, говорит, тут сидишь? Так и так, отвечаю, сижу, жду. Спрашивает: высшее образование? Строитель? Ну да, отвечаю. Не верит, переспрашивает. Пойдем, говорит, со мной в контору. Рассказал про СУ-9, трест «Сургутгазстрой» Главтюменьнефтегазстроя. Пиши заявление, говорит. Куда? Пиши, мастером завтра пойдешь работать! Вот такое просто и понятное начало рабочего пути.
«Дефицит кадров был страшный»
– Такой суровый недостаток специалистов?
– Я больше скажу: по сути, я был вторым человеком в управлении, который имел высшее образование. Это были люди из школ мастеров – практики, как называли тогда. Я уже говорил о «химиках», условно освобожденных, то есть. Когда я пришел работать, у меня было две бригады каменщиков и бригада плотников – они на 90% состояли из условно освобожденных. Начальник участка был тоже условно освобожденный. Дефицит кадров был страшный, такую махину одним махом было нельзя закрыть. Одно дело, когда мы говорим о добровольцах: они приехали, посмотрели, не понравилось – уехали. А тут люди подневольные, им дали УДО, направили на север.
– Я бы не сказал, что о таких деталях сейчас часто вспоминают. В основном об освоении Севера говорят, упоминая лишь добровольцев, оплетая это флёром романтики.
– Да нет, конечно, добровольцы были. И из стройотрядов оставались люди, и из армии приезжали. Все ведь знали: здесь можно хорошо заработать, это просто и понятно. Был у нас водитель в управлении, после армии приехал. Рассказывал: ну вот куда податься? Домой, в деревню? Решили двинуть на север. Приехали в октябре, в туфельках, в нейлоновых курточках. А тут под минус 30 градусов. А чтобы куда-то устроиться, чтобы дали где-то койку и угол в общежитии, пришлось четыре дня ночевать в здании аэровокзала на газетах. А вы можете себе представить аэропорт Сургута в ту пору. Он остался, трое сослуживцев уехали. Спрашиваю у него: чего остался-то? А он и говорит: денег на обратный билет не было.
– Не прогадал, получается.
– Да, дали машину ему. В те годы сюда огромное количество техники пригнали. В том числе снятой с вооружения – эти самые 157-е ЗИЛки. Причем они даже оборудованные были, вплоть до ложементов для автоматов. Что-то сняли, а что-то и не снимешь – приварено. Те же артиллерийские тягачи большие чистили дороги.
– Получается, приживались люди. А вы как думаете, это просто стечение обстоятельств, как вот с нехваткой денег на обратный билет? Или же это пресловутый особый склад характера проявлялся?
– По-разному было. Кто-то сразу хорошо устроился, с квартирой повезло. Не секрет ведь, что людей рекрутировали прямо в аэропорту. Дали печать, название дали тебе, а дальше иди, создавай строительное управление. Кто будет работать? Вот и рекрутировали в аэро- и речном порту, куда народ приезжал. Кому-то повезло, быстро устроился, кому-то нет. Кому-то подфартило с коллективом и друзьями. А кто-то полагал, что ему платить будут с первого дня, как он сюда приедет. Естественно, давали небольшие подъемные, чтобы закрепить человека, плюс техника была в массе своей новая. Это уже потом, когда появились зеленые ряды «убитой» техники, новичкам обычно давали что-то, требовавшее восстановления, как своеобразный экзамен на профпригодность.
«Кто способен был мотивировать людей, продвигался наверх»
– Хорошо. 22 года, прораб…
– На первом-то этапе я проработал всего ничего, в августе устроился, а в ноябре ушел в армию на год после института, в Германии служил. Потом вернулся в то же управление, назначили прорабом. И уже, как говорится, 15 лет от звонка до звонка.
– 15 лет от прораба до главного инженера – вполне неплохой путь, не самый быстрый, но все-таки – быстрый.
– Главный инженер треста «Сургутгазстрой», не управления. В управлении я стал главным инженером через пять лет после начала работы. Был самым молодым начальником участка и главным инженером, потом – самым молодым начальником управления. Уже потом был трест.
– Вас специально наверх тащили или так просто само по себе получалось?
– Да тащить-то некому было, никто этим не был озадачен. Да и не мог быть. Просто в то время можно было быстро проявиться. Либо не в состоянии, не годен, отсеялся. Были у нас ребята, которые как пришли прорабами, так прорабами много-много лет и работали. Это сейчас говорят – выучился на менеджера. А на менеджера выучиться невозможно. Выучиваются профессии, да менеджерами уже становятся на практике. А вот в этой конкретной профессии то, насколько ты продвинешься и станешь ли руководителем, зависит от множества факторов. Но все-таки, я считаю, от общей предрасположенности: от способности управлять людьми, работать с ними. Условия работы тогда были тяжелейшие. Сейчас вернуться в те годы – какая была техника, какое оснащение, как не хватало материалов. Есть слово «мотивация». Вот кто способен был мотивировать людей – тот продвигался. Если ты не глуп и не ленив, то тебя замечали, и каким-то образом ты продвигался наверх. Это, к слову, было страховкой, чтобы случайные люди не попадали наверх. Если уж человек попал в обойму руководителей, то, значит, он проявил себя на предыдущей должности, значит, он уже выделился из числа своих коллег, работающих на том же уровне.
– Как считаете, подобный принцип должен соблюдаться сейчас в обязательном порядке?
– По крайней мере, это страховало нас от случайных людей в управлении. Все-таки хотелось бы, чтобы люди обладали профессией своей. Молодой человек говорит: вот, на управленца выучился. А кем он может управлять конкретно, если он профессии не выучился? Медиками? Они в первый же день раскусят, что он ничего не понимает в медицине. Отправь на стройку – там будет еще жестче, народ простой. И управленцы, которые не знают профессии, в лучшем случае не будут пользоваться уважением, в худшем – будут посмешищем.
«Зарплата зарплатой, а горизонт – горизонтом»
– В 1989 году вы начали работать в сургутском исполкоме…
– В декабре 1988 года, получается, я был доизбран в городской совет депутатов – тогда в горисполкоме можно было работать, только будучи депутатом. Понятно, что избрали меня туда специально для того, чтобы назначить на пост зампреда горисполкома по строительству. Я тогда попросил время до конца года, чтобы доработать в тресте, закрыть год, сдать дела. А 2 января 1989-го уже пришел в свой кабинет. Там была ручка и еженедельник. Приступил к работе в должности зампредседателя горисполкома, не очень понимая, что это такое вообще. Благо, по строительству – это грело душу, это было знакомо. Во-первых, это генподрядный трест «Сургутгазстрой». А что такое генподрядный трест? Это строительство объектов, ответственность за их ввод. При этом могло быть и пять, и десять подрядчиков, которые выполняли специализированные работы: одни сантехнику, другие электрику, третьи земляные работы и так далее. А генподрядчик собирал все это воедино, давал фронт работ, добивался выполнения в срок.
Это формирование плана, это согласование его с заказчиками – а ими тогда выступали министерства и ведомства, муниципалитет ничего не строил. «Сургутгазстрой» строил объекты соцкультбыта и коммунального хозяйства – по сути, всю городскую инфраструктуру по этим направлениям. Заказчиками у него были все городские ведомства: геологи, газовики, нефтяники, сами строители. Почти десяток заказчиков, с которыми надо было постоянно работать.
Это работа с проектировщиками в силу того, что вся проектно-сметная документация проходит через генподрядчика. Все работы по срокам, по согласованию. Это ввод объекта, это все инспектирующие организации. И, по сути, руководитель генподрядной организации, коим и я был до горисполкома, знал всю городскую инфраструктуру, руководителей и специфику работы почти всех организаций и предприятий.
– По сути, тогда весь Сургут и был одной стройкой.
– К слову, 89-90-е годы – пиковые по строительству жилья, мы строили больше 300 тысяч «квадратов» в год. Здесь были два домостроительных комбината: один Миннефтегазстроя, другой Минэнерго. Не успели закончить современнейший на ту пору домостроительный комбинат транспортников-железнодорожников. Сургут был форпостом дальнейшего освоения Севера. Через Сургут основывались и развивались Лянтор, Когалым, Нефтеюганск, Лангепас и так далее. Все транзитом шло. И не только грузы и материалы, но и руководство. Руководители почковались отсюда – из сургутских трестов создавались тресты дальше. Я в свое время так чуть не попал в Радужный, когда там создавался собственный трест.
– Отбивались?
– Хотелось все-таки в Сургуте работать. Радужный был тогда совсем уж далеко. Сейчас это город, а тогда совсем было не радужное о нем представление.
– А вообще, вот идея с горисполкомом – откуда она появилась? Не думали остаться в «Сургутгазстрое»?
– Конечно, я взвешивал все «за» и «против», хотя, откровенно говоря, предложение было неожиданным. Но давайте честно: во-первых, в зарплате теряешь раза в три. Горисполком это 220 рублей и всё. В тресте, допустим, на должностях начальника управления или главного инженера меньше 650-800 рублей в месяц не выходило. Но, тем не менее, зарплата зарплатой, а горизонт – горизонтом. В управлении у тебя два десятка объектов, специализация – благо, у нас было генподрядное управление. В тресте – 50 объектов. А зампредседателя горисполкома по строительству – это уже целый город.
– И главное направление этой работы?..
– В Сургуте было огромное количество строительных трестов, вплоть до того, что здесь базировался Главтрубопроводстрой. Все это надо было собрать в кучу. Неспроста это говорю. Коль Сургут развивался ведомствами, то он как бы обособленно и застраивался. Нефтяники ушли в болота, свои микрорайоны отстраивали, газовики – свои за проспектом Мира и 27-28 микрорайоны и 21-24 микрорайоны – там сели геологи на высоком месте, коль первые пришли. Последними пришли энергетики, они поступили революционно: согласовали снос Старого Сургута и сели на этом месте. А между этими городками нефтяников, газовиков, геологов и энергетиков – а ведь были еще строители, маленькие заказчики, наподобие Леспромхоза, строившие по два-три дома, – были разрывы. По сути, они никак не были объединены. У каждого ведомства было свое хозяйство: своя коммуналка, свой дом культуры, своя гостиница, свои службы по энергетике и тепловому хозяйству. Всё это жило практически автономно. 1989-1990 годы, город Сургут, как бы вроде один. На деле в его составе несколько почти независимых поселений. Вот из всего этого надо было делать один город.
– Предложение войти в горисполком кто вам сделал?
– Сам комитет. Насколько я понимаю, мою кандидатуру предложил Леонид Рокецкий, который точно так же в свое время ушел на должность зампреда по строительству с должности заместителя управляющего по производству «Сургутгазстроя». Очевидно, потому что понимал, что работа в генподрядном тресте давала знание всей специфики города. И, видимо, была у меня некая репутация, которая позволила ему это предложение сделать.
– Получается, вы этот путь проделали вслед за ним: из Сургутгазстроя – в горисполком, сначала на пост зама, а потом и на председателя?
– Замом по строительству я стал, когда он ушел на должность председателя. Но в 1991 году он уже в Тюмень уехал.
– По такой логике, вам бы следовало в Тюмень переехать в году 95-96-м…
– Когда уходил Юрий Констанинович Шафраник из Тюмени, там шибко не хотели, чтобы на его место пришел Рокецкий. Меня пригласили, там тоже они – Шафраник, Александр Васильевич Филипенко, Юрий Васильевич Неелов, – два дня потратили, пытаясь меня убедить, что надо работать председателем областного исполкома. Тогда бы точно получилось так, да. Я отказался. Была масса дел в Сургуте. Да и не хотелось заниматься Тюменью. Тогда были очень непростые отношения между округами и югом области. Мне бы вольно или невольно пришлось бы испортить отношения и с Нееловым, и с Филипенко. Мне крайне этого не хотелось. Либо идти у них на поводу, со всем соглашаться. Но я бы вряд ли себе это смог позволить, интересы дела должны быть превыше всего.
«Справедливость бывает разная»
– В 90-е ХМАО и ЯНАО получили свой особый статус. Вы в той или иной степени принимали в этом участие. Как все было?
– Процесс, скорее, происходил на уровне окружных и областных органов власти. Понятно, если автономный округ – субъект федерации, то он должен обладать всеми полномочиями, правами, обязанностями. Но у нас уникальный случай, так называемый «матрешечный принцип». Безусловно, была необходимость определяться: либо это три равноправных субъекта федерации с равными полномочиями по принятию законов формирования бюджетов и так далее, либо нет. К пониманию этому шли очень долго, на федеральном уровне тоже было не совсем ясно, как это – три в одном, но три равны. Ладно бы, если была вертикаль – из трех один главнее. Но, тем не менее, округам удалось добиться и отстоять свою позицию, вплоть до прописывания в Конституции РФ.
Что осталось общего? Выборы депутатов областной думы и формирование ее из всех трех территорий. Второе – выборы губернатора Тюменской области на территории всей «большой» области. В остальном, по сути, полномочия равны – от формирования бюджета до принятия законов, отнесенных на уровень субъекта. Баланс этот нарушился 95-ФЗ, принятым уже при Сергее Собянине. При той конфигурации, о которой я говорил, у Тюмени была проблема с формированием бюджета. Округа наполняли казну за счет нефтяников, газовиков и всех тех, кто трудился в Югре и на Ямале. И их доходы разительно отличались от бюджета Тюменской области – он по своим финансовым возможностям был, по сути, ущербен.
– Закон эту свободу явно подрезал…
– Да, в законе была прописана передача основных управленческих функций на уровень области. Округам пришлось пойти на подписание договора трех субъектов, по которому они добровольно уступали часть доходов Тюмени, таким образом формируя бюджет юга области, соизмеримый с северами. И в этот период, во время Сергея Семеновича, а затем и Владимира Якушева, история пошла немного иначе. Юг Тюменской области получил неплохие возможности для своего развития. И, как показало время, великолепно этими возможностями распорядился.
– Несправедливость чувствовали?
– Чувств много разных было. Справедливость ведь тоже разная бывает. Одни, получившие средства от «зажравшихся округов, у которых денег куры не клюют», считают это актом высшей справедливости. Я, у которого эти средства забрали и отдали югу, самому не достаточно заработавшему, считаю, что это не шибко-то справедливо. Но это вопрос отношения к предмету.
– У меня, как типичного патриота Югры, недоверие к Тюмени в крови заложено.
– Вот. Оно ведь кем-то воспитано. Люди существа внушаемые, нам много чего через ТВ и СМИ внушили, сами знаете, как формировать мнение.
Но вообще, если быть последовательным, то до Сургута как форпоста развития территорий, таким форпостом была Тюмень. Через нее проходило все: здесь находились все главки, все проектные институты, в Тюмени были все перевалочные узлы для грузов народного хозяйства, тюменский обком на государственном уровне решал все вопросы обеспечения и развития тюменского Севера. Про Ямал уж не говорю, но и ХМАО был чисто декоративным образованием. Это ведь округа, выросшие из национальных. Вы сейчас только хвост тех разговоров слышите. Но всё развитие в 60-х и до 90-х включительно шло именно за счет Тюмени и через Тюмень.
Это и высшая школа: я и про себя могу сказать, и про таких, как я, закончивших Тюменский индустриальный институт – геологов, нефтяников, строителей, газовиков и так далее. Вне Тюмени был только пединститут в Тобольске, все остальное было в ней. Значит, город нес все эти нагрузки на инфраструктуру. Поэтому, когда сейчас говорят, что Тюмень что-то там отжимает буквально на халяву… Это счастье, что в округах появилась развитая индустриальная инфраструктура, формирующая бюджет. Уникальный случай в мировой практике, когда в невероятных условиях – это и климат, и отсутствие какой-либо инфраструктуры вообще, от дорог до энергетики, – был создан такой потенциал. На это работала вся страна.
Вторую часть интервью читайте завтра 27 декабря
Андрей Загуменнов
Фотографии предоставлены «Ugra-news.ru»
© Редакция «УралПолит.Ru»
Вы можете поделиться новостью в соцсетях