От Мурманска до Чукотки на снегоходах: Заполярье покорилось путешественникам из Магнитки

Впервые в российской истории маршрут экспедиции составил 11 тысяч 600 километров – от Мурманска до Чукотки. Путешествие заняло четыре месяца. Группа смельчаков из Магнитогорска отправилась в путь 24 декабря 2012 года – как только замерзли реки на Кольском полуострове. Закончилось путешествие 23 апреля 2013 года на Чукотке, в Восточно-Сибирском море, с приходом неожиданно теплой весны и сильного снеготаяния.

Впервые в российской истории маршрут экспедиции составил 11 тысяч 600 километров – от Мурманска до Чукотки. Путешествие заняло четыре месяца. Группа смельчаков из Магнитогорска отправилась в путь 24 декабря 2012 года – как только замерзли реки на Кольском полуострове. Закончилось путешествие 23 апреля 2013 года на Чукотке, в Восточно-Сибирском море, с приходом неожиданно теплой весны и сильного снеготаяния. Особенность экспедиции и в том, что большая ее часть проходила в условиях полярной ночи. Беспрецедентна длина пройденного за один сезон пути – по Кольскому полуострову, побережью Белого моря, полуострову Ямал, Таймыру, долине Колымы и побережью Восточно-Сибирского моря. О том, как проходил полярный поход, экспертному каналу рассказали его непосредственные участники. Подробности – в материале «УралПолит.Ru».

Ранее, в 2011 и 2012 годах, группа уже совершала длительные снегоходные пробеги по Енисею (2000 км) и Лене (4500 км). Все три путешествия были осуществлены на российских снегоходах «Буран» – неприхотливых к любому горючему, ремонтопригодных в походных условиях.

В состав экспедиции вошли депутат Магнитогорского городского собрания, участник экспедиций «Енисейск – Норильск» в 2011 году и «Усть-Кут – Тикси» в 2012 году Александр Табаков, автомеханик, механик-конструктор и предприниматель Евгений Бердников и предприниматель Геннадий Чернуха, также принимавший участие в экспедициях «Енисейск – Норильск» – 2011 и «Усть-Кут – Тикси» – 2012.

Северяне

«Север – не место для массового проживания, – говорит руководитель экспедиции Александр Табаков. – Жизнь здесь тяжела. Пожилой ненец из поселка Усть-Кара рассказывал, как плыл по реке на лодке, случайно выронил весло, лодку прибило к льдине. Ждал, чтобы за ночь образовался тонкий ледок – стоять на нем нельзя, а ползти можно: лед прогибается, трещит, но держит. Вот он сутки и полз к берегу, промокший, уставший. Только воспаление легких заработал – северной закалки человек.

Александр Табаков

Здесь никто никогда не покинет пределы своего, известного ему места. Подробно, до камня, объяснят, как доехать до реки – километров сто. Дальше не выезжали никогда, там граница владений. Местные жители рассказывали, как они раньше ориентировались без навигатора: «Пурга. Старый ненец раскапывает ногой снег. Говорит – трава такая-то, наклон туда-то, значит, нам идти туда-то». Он помнит, где какая трава и как она была наклонена, ориентируется по этим признакам в пургу!

Северяне с ностальгией вспоминают советские времена: много было оленей, много было людей. Жить было легче: была перспектива, денег больше на Севере, с медициной лучше.

Местные жители отличаются гостеприимством. Приезжаешь ночью, днем – всегда чаем напоят, покормят, ночлегом обеспечат. Были случаи, когда свой дом или кочевой балок оставляли и уходили, чтобы нам не мешать: «Мне есть где переночевать».

Александр Табаков вспоминает о том, как во время путешествия в заброшенной избе ему в руки попал дневник. Дневник вел внук старика, который прежде жил там. Однажды собаки вернулись, а старик пропал.

Однообразные короткие записи: «Сегодня был ветер 4–6 м/с, мы рыбачили, поймали семь чиров, два отдали собакам, потом чинил сеть»; «Пятница, пили – приехали друзья». И опять – снег, дождь, солнце, рыба, олени. «Я хотел почувствовать человека через его записи: что ему нравится, чем он доволен, чего он хотел. Здесь же в основном описание погоды. У них от природы, от погоды зависит вся жизнь: куда пойти, что делать и стоит ли выходить из дома вообще», – говорит Александр Табаков.

«Газовики и местные – два параллельных мира, как вездеход и оленья упряжка. Приезжаешь к газовикам – ночь, мороз, вьюга. Начинаются разговоры: где ваше согласование, что да почему, проверка документов. Без письменного уведомления нельзя. А если я сбился с пути, мне нужен только ночлег? Неуютно у них. Живут в вагончиках: восемь коек, если крутой начальник – койка одна. Работа тяжелая, зарплаты – от 40 до 80 тысяч в месяц. Штрафы для рабочих громадные: за рыбалку, за пьянку. Недорогой сервис: баня и столовая.

Север – вольница для местных. Здесь не ведут разговоры о политике, нет претензий к власти. Только человек и природа, рыбалка и охота. Им не интересно, что такое Болотная, оппозиция. Рассчитывают на себя. Нареканий на дороги, традиционных для остальной России, тоже нет. Здесь даже на отсутствие дорог не жалуются, у них иное понимание дорог, чем у нас. Телевизоры не нужны – всего два канала, и те не смотрят. Школы вполне приличные. А запреты и ограничения на охоту – это только тема для поддержания разговора. Местные все равно отстреливают и ловят ровно столько, сколько им необходимо на жизнь и продажу. Вот, например, росомаха занесена в Красную книгу. Едет северянин, видит росомаху, без всяких сомнений достает ружье и стреляет, если она рядом с оленьим стадом, потому что росомаха портит оленей.

В поездке было тяжело, но ничего героического. У ненцев своеобразный девиз: «Не спешьи» – с мягким шипящим. Значит – по жизни не суетись, не дергайся. Мы поймали эту «северную волну» и ехали так, как они ездят: без суеты, без лишнего надрыва. Просто мы ехали там, где северяне не ездят. Не потому что им страшно, а потому что не нужно. Можешь выдержать четыре месяца тяжелой нудной работы, значит, проедешь.

Настроение в пути – всегда по синусоиде. То удача, то напряг, то в палатке на ветру ночуешь, то в тепле и уюте. И так все время. То 300 км за день проскочишь, то неделю «в час по чайной ложке» тащишься.

Строки из стихотворения Луконина «На перевале» очень точно передают эти ощущения:

Как будто молнией вдруг расколот,
то в жар,
то в холод.
То так велик!
То снова мал.
То стар,
то молод.

А вообще путешествие наше стало возможным, прежде всего, благодаря удачно сложившемуся коллективу. С Геннадием (предприниматель Геннадий Чернуха, – прим. «УралПолит.Ru») у нас уже третье снегоходное путешествие, а вот Евгений (автомеханик Евгений Бердников, – прим. «УралПолит.Ru») в такой поездке первый раз. Он стал для нас настоящей находкой. Вытащил на себе колоссальную работу по техобслуживанию снегоходов. Великолепный механик и надежный спутник. Нам с ним очень повезло».

Техника

«Поначалу не было разговоров, что пойдем так далеко, – вспоминают Геннадий Чернуха и Евгений Бердников. – Идея перехода не пугала, с детства север привычен (восемь лет Евгений жил на Чукотке). Пугали морозы. С техникой я дружу. «Буран» – в нем все известно до боли, понятно, ремонтировать просто. Ломались они часто, когда холодно стало, в районе Норильска, когда морозы под «полтинник» придавили. Нам на метеостанции сказали: аномальная зима, на 12 градусов ниже нормы. В палатке мы ремонтировались, пару раз мотор капиталили при –47 градусах. Когда до –35 потеплело, можно было рукавицы снять, очки не примерзали к коже. В Магнитогорск звоню, а здесь уже –5 было. Ощущение усталости накапливалось под вечер. А с утреца встаешь с желанием доехать куда-то, двигаться дальше.

Геннадий Чернуха

Намучались с санями – одиннадцать штук поменяли. Универсальных саней не придумал никто, для каждой местности, рельефа своя конструкция должна быть. Вес наших саней доходил до тонны: три бочки бензина, запчасти, одежда, продукты, палатка... Санки неподъемные, главное – тронуться, потом не остановишь, они переворачивались «на раз». Еле уворачивался от них иногда, когда кувыркались на спусках.

Коллектив маленький, притерлись быстро. День сурка: утром – приятный, зудящий голос Александра Викторовича (Александр Табаков, – прим. ред.): «Давай, давай, вставай». От китайского «доширака» через месяц желудки устали. Перешли на строганину. Желудок ее усваивает нормально. Это сильно замороженная рыба. Пока мы в месте ночевки порядок наводим – с этого начиналось наше обустройство на ночлег, – рыба чуть отмораживалась, нож можно под кожу засунуть. Снимали кожу. Пока готовили все остальное, рыба еще чуть-чуть размораживалась. Стругали ее ножом, обмакивали в соль, перец и ели. Во всех избах, рыбацких домиках обязательно есть эти специи.

Евгений Бердников

Снегоходы, бывало, полдня заводились. Все три заведены, тарахтят. Трогается первый – заглох, карбюратор замерз. Кипяток в термосах был всегда, но «пили» его только снегоходы. Польешь, карбюратор отошел, один снегоход поехал – второй заглох. И так часа три. Поехали – рессора лопнула. Рессору поменяли, у другого лопнула...

За день проходили в среднем сотню километров. Для ночевок старались находить избушки. Но ночевали и в палатке – на море, в тундре, когда ломались. Палатка оправдала себя. В ней ремонтировали снегоходы, в ней же и спали. В ней не холодно: куртку снимал, оставлял два слоя термобелья с электроподогревом, которое приобрели на domvelesa.ru, костюм флисовый, спальник – нормально. Это при самых сильных холодах. А если –30, двух комплектов термобелья достаточно. Тогда оттаивало все, в палатке капало с потолка. Правда, подвели надувные матрасы, протерлись в дороге. Одежда частично просыхала за ночь. Сапоги вот не просыхали».

Тундра

«Однажды после Норильска на избу вышли, нам МЧС-ники точку на навигаторе отметили. Ночь, холодно, пора ночевать, палатку ставить. По навигатору пять километров до этой точки, – делятся воспоминаниями Геннадий Чернуха и Евгений Бердников. – Свернули с зимника, ехали по склону горы – нет ничего. А луна яркая, видим – труба торчит из снега, кастрюля сверху. Подъезжаем. Как туда заходить, если входа нет? Задуло снегом по крышу дом. На крыше – люк, лестница вниз. Это и был основной вход. Избушка теплая оказалась.

Чтобы получить воду, топили снег. На море пытались топить лед, кофе получался соленым. Местные жители объяснили: лед топить нужно голубой, уже опресневший, старый.

Огни в деревнях далеко видно, километров за 20. А это еще часа два ехать. Вроде едешь-едешь, а они не приближаются, начинаешь нервничать. В деревню обычно приезжали ночью, все спят: «Здравствуйте, мы экспедиция, где тут у вас глава поселка». Дверь открывает, а за ней трое, замерзшие, просят переночевать. «Заходи, переночуешь», – у них так принято, ты же на ночь пришел, не на полгода. Женщина, глава поселка, котлеты пожарила, дом освободила, чтобы не мешать: сколько надо – живите, отдыхайте день-два-три.

Часто на весь поселок – всего три-четыре человека, которые деньги зарабатывают. Кто на бивнях мамонтов – это сейчас основной доход по всему Северу. Кто-то мясо, рыбу возит из одной области в другую. На снегоходах мотаются. А бывает, что и один добытчик. Остальные просто существуют.

Если нет заправки, в поселке обязательно у кого-нибудь есть бензин. Были бы деньги. Если поселение из 100 человек, то обязательно бензин найдем. Им по субсидиям бензин привозят по 6 тысяч рублей за 200-литровую бочку. Нам отдавали по божеской цене 45-48 рублей за литр. Бывало, и до 100 рублей доходило. Расход бензина зависит от загрузки. В среднем выходило 50-60 литров на 100 км. На каждый снегоход.

Такой маршрут, наверное, только на «Буране» и можно пройти. Дело в запчастях. В деревнях молодежь на «Буранах» катается, у взрослых «Ямахи». Вал им показываем: «Есть такая запчасть»? Приносят нужный вал. «Сколько должны?» Ничего, отвечают. Запчастей в достатке. Вот «Ямахи» проблемно ремонтировать. При нас одна сломалась: ближайший сервис в Красноярске, везти туда – 100 тысяч, и за ремонт платить. Поэтому многие ставят на «Ямахи» движки от «Буранов». Мы пробовали прокатиться на «Ямахах» с волокушами – тянет лучше. Но ремонтировать «Ямаху», если она сломалась, в тех условиях невозможно. Да и бензин там плохой, «Ямахи» такое топливо не выносят, а «Буран» всеяден. И запчасти для «Ямахи» в два раза дороже.

Было не по себе, когда шли по льду краем моря: трещины, разломы. Вода рядом, и она, бывает, неожиданно приближается. Ее чувствуешь только по туману, край не ловишь. Случай научил – стали осторожнее. Ехали от моря вроде далеко, метрах в трехстах. И вдруг – узкий язык воды, метров 20 шириной, чуть не въехали. Потом – трещина, снегом припорошена. Геннадий шел первым, ему доставались все испытания впередсмотрящего. Два раза он проваливался в «пустую речку» под лед на Кольском полуострове. Наезжаешь на лед и он проваливается. Под ним несколько метров пустоты и снова лед. Местные жители объяснили: осенью было много дождей, вода в водоемах поднялась и замерзла, потом ее уровень спал, и под верхним слоем образовалась пустота. Таких пустот множество.

В первый раз Геннадий успел соскочить со снегохода, а машина лыжей зацепилась и повисла. Снегоход вытащили. Во второй раз поехал на разведку, свернул за поворот и пропал. Ждем, звука мотора не слышно, вызываем по рации – провалился. Не успел соскочить, снегоход по сиденье в воде, если встать на него, можно выглянуть из пролома. А внутри, подо льдом, красота: в свете фонарика белоснежный коридор, луч отражается, бликует, сосульки как сталактиты в пещерах.

В тундре опасность подкрадывается незаметно. Встречаются снежные надувы с обрывом по десять метров. Если ночью в свете фары можно увидеть грань обрыва, то полярным днем, если мгла стоит, его вообще не видно. Как-то заметил Геннадия на краю обрыва метра в четыре высотой. Не успел подъехать – он вниз со снегоходом ушел, хорошо хоть санями не придавило. Оказывается, не видно, что находишься на краю обрыва: все бело, сливается, ощущение, что впереди пологий спуск. Шаг вперед – и четыре метра вниз.

Опасно, когда каньончик ручья с двух сторон замело, он сужается, и сверху узкая щель – а глубина метров десять. А бывает, что края совсем смыкаются. Ты едешь по ровной местности и вдруг неожиданно проваливаешься. Мы и проваливались, неглубоко – метра на полтора, потом вытаскивали сани и снегоходы. В тундре неосознанно выруливаешь на верный путь, ведет интуиция. Бескрайнее белое поле, сотни километров, а люди встречаются в одной точке. Конечно, есть что-то, что ведет путника и помогает, это не объяснишь словами.

Как-то днем на стоянке застали отличную погоду: солнышко, ясно, «весна пришла», тепло, –30. А местные говорят: круги на солнце, буран будет. Какой буран? На небе ни облачка. Зашли в избу, переоделись, пообедали, собрались выйти. А уже невозможно: ураган, снег метет, ничего не видно. Правы оказались северяне. За два часа такую погоду надуло, что насмерть замерзнешь.

Детей у северян много, трое-четверо в каждой семье. Учат их в интернатах в крупных поселках, стараются дать хорошее образование, отправить в крупные города. А сами переезжать не хотят, даже в Якутск, хотя у многих там живут дети. Им дома проще: рыбалка, тишина, свой распорядок. Все мечты простые: снегоход новый купить, скоро гусь пойдет… Охота, рыбалка, свобода. Это другой мир. Им не интересно, как живем мы. Местные жители вообще о нашей жизни не спрашивали. Там в 22:00 выключают свет, в 9:00 включают. Дома привык: ванная, кафель, не хочешь готовить – поел в кафе. А там что настрелял, то и ешь. Хоть –50 – идешь, делаешь лунку и рыбачишь».

Дом

«Уже дома я заметил, что стал спокойнее: иначе относишься к мелочам, более терпим в жизни, – рассказывает Геннадий Чернуха. – Во время путешествия в себя уйдешь, задумаешься, рука непроизвольно на гашетку надавит, уйдешь вперед, поворачиваешься – никого. Достаешь рацию: алло, алло, никого нет, возвращаешься назад».

По словам Евгения Бердникова в самые трудные моменты на Севере он задумывался о смысле жизни.

«Когда едешь на Севере, о многом думаешь, скучаешь по дому, даже по быту, – сказал на прощанье журналисту «УралПолит.Ru» Евгений. – В голове такая каша, монотонность эта, гул постоянный… Именно тогда понимаешь, что такое жизненные ценности, как многого мы не ценим».