Легенды уральской политики. Беседа первая. Эдуард Россель: «За лидерство я всегда дрался». Продолжение

Во второй части интервью Эдуард Россель вспоминает о взаимоотношениях с Аркадием Чернецким, свердловскими губернаторами, о семье, мечтах и будущем.

Экспертный канал «УралПолит.Ru» начинает большой спецпроект «Легенды уральской политики», в рамках которого вас ждут встречи с целой когортой наших замечательных земляков, имена которых останутся в истории Урала и России. Наш первый собеседник – настоящий патриарх и легенда не только уральской, но и российской политики. Первый всенародно избранный губернатор, первый спикер Свердловской областной думы, соратник первого президента России Бориса Ельцина, сенатор первого созыва Совета Федерации РФ – Эдуард Россель, прошедший путь от беспризорника до одного из наиболее влиятельных региональных политиков в России. Начало интервью читайте здесь.

«УралПолит.Ru» поздравляет Эдуарда Эргартовича Росселя с юбилеем и желает крепкого здоровья, неиссякаемого оптимизма и исполнения желаний – все это так характерно для юбиляра!

Часть 2: «Я всегда побеждаю»

«Чернецкий всегда выполнял мои поручения»

– А как вы формировали свою команду, были ли те, кто в нее не вписался, ушел?

– Это вопрос очень серьезный. Когда я стал председателем облисполкома, члены бюро обкома партии меня тренировали по поводу кадров. Небеснова убери, Воздвиженского убери, Задорожного убери, Осинцева убери, на это место этого поставь и так далее. Сделали меня членом бюро обкома, но скоро я написал заявление и ушел. Несколько раз собиралось бюро по кадрам, в конце концов я принял решение всех, о ком спорили, оставить – работать надо, а команды нет. Это были профессиональные люди. В это здание в советское время лопухи не попадали. Сюда попадали люди, прошедшие очень серьезную школу и готовые работать в облисполкоме дальше. И на последнем заседании бюро, там был даже представитель ЦК партии, я взял слово и сказал о том, что присутствующие, вероятно, не до конца понимают, что произошло. Я – высшее должностное лицо Свердловской области по закону и сказал им, что буду сам определять, с кем мне работать. В то время это было такое опасное дело – повернись ГКЧП в другую сторону, я, без сомнения, сидел бы в тюрьме. Я им сказал: спасибо за внимание, говорить больше не о чем, и я покидаю бюро. Ушел. Попросил Туруновского Сергея Викторовича, секретаря облисполкома, пригласить всех членов исполкома. Спросил их, хотят ли они работать со мной. Все согласились. Я попросил их написать заявления, а Туруновского – подготовить документ, и сказал, чтобы они продолжали работать на своих местах и никого не слушали. «Продолжайте исполнять свои обязанности, вы их знаете. Вы люди опытные, опытные мне и нужны. Мы живем в тяжелейшее время и нам потребуется такой союз, чтоб мы дружно работали». Объем работы был такой, что я принял решение создать правительство – сам занимался и Москвой, и политикой, и чем только не занимался. Дел хватало по горло.

– Еще одна долгая история – непростые взаимоотношения между областью и областным центром. Кто-то называет их войной, Аркадий Михайлович Чернецкий предпочитает говорить о «разных взглядах на развитие города и региона». Что стало причиной этой конфронтации между вами, ведь вы сами, по сути, сделали его главой Екатеринбурга, «отбили» от трудового коллектива?

– Это правда, я ходил на «Химмаш», выступал на трибуне. Аркадия Михайловича я выбрал по рекомендации директоров заводов. Нам нужен был мэр города, мне они посоветовали. Они рассказали мне, что он руководит «Химмашем», работал начальником цеха на «Уралтрансмаше», толковый мужик, возраст молодой. Я его не знал. Мы встретились, пообщались, я посмотрел, что мыслит нормально, а народ против. Я поехал, перед ними выступил, они меня поддержали, дали согласие. Я внес его кандидатуру в городскую думу, думцы были против. Очень долго я стоял на трибуне уже в думе, отвечал на все вопросы и я продавил Чернецкого. Его бы не избрали, если бы я не давил так сильно. Что касается взаимоотношений, со своей стороны я всегда к нему относился нормально, никаких проблем у меня на этот счет не было. И он все поручения мои выполнял. Если я ему лично звонил и говорил, Аркадий Михайлович, нужно вот такое-то сделать, он это делал. Я думаю, что у Аркадия Михайловича был, скажем так, период эйфории. В Конституции прописано, что местное самоуправление отделено от государственной власти. Он пытался бюджет области «натянуть» на Екатеринбург, чтобы в городе бюджет был вот такой, а то, что в деревнях, где люди ходят в резиновых сапогах, происходит, ему было «до лампочки». Он считал, что это моя проблема, а как можно от этого пирога откусить, в этой части он, как бы сказать, чтобы не обидеть, переоценивал себя и далеко пошел. Дело в том, что в облдуме количество депутатов от города было более 50%. Он их собирал, давал инструкции, как голосовать. Полгода у нас дума не работала. Дошло до того, что полпред Латышев его вызвал и сказал: «Или завтра дума собирается, или портфель собирай». И он тогда дал команду, работа пошла.

Были поступки непонятные с его стороны. Я начал строить дворец спорта, он подал на меня в суд. Прокуратура остановила стройку, был суд по мне. Мы выиграли этот суд, и я построил дворец, который до сих пор занимает первое место по стране, в России такого дворца больше нет. Некоторые вещи из-за того, что он себя так вел, я не успел сделать. Лежат чертежи шахматной академии – он выделил такое место, что вынос сетей под объект стоит больше, чем сама академия. Я потерял очень много времени из-за того, что не в том месте выделили землю. Академию я организовал, но она работает в приспособленном здании. Возле «Космоса» я хотел поставить уникальную гостиницу. Ее разработал архитектор-англичанин, называлась «Парус». Здание делилось пополам, парус с одной стороны, парус с другой – ветер с востока и ветер с запада. По центру – ось, на которой располагались генераторы, которые от ветра вырабатывают энергию, достаточную для этой гостиницы. Я хотел ее построить к саммиту ШОС. Высотой этажей 30. Конкурс объявили, но Аркадий Михайлович поддержал на этом конкурсе такой проект, что я понял: это было коррумпированное решение. С виду это был просто чемодан. А у нашего проекта были идеология, красивый он был.

– А как вы относитесь к идее Храма-на-воде, который последние месяцы обсуждают?

– Я не участвовал в обсуждении, но я не понимаю этого. У меня была идея поставить на этом месте памятник Екатерине, чье имя носит Екатеринбург. Это идея была моя и Козицына Андрея Анатольевича. Он так на это смотрел: никаких дорожек, просто остров, как в Нью-Йорке Статуя Свободы, кругом вода, а на острове стоит Екатерина, очень приличной высоты, с красивой подсветкой и рукой, которой они прикрывает судьбы жителей Екатеринбурга. Покровительствует жителям. Это было бы самое красивое место в городе. Я не успел этого сделать. Я хотел до 80 лет работать, и если бы все так сложилось, я бы все еще был губернатор, а этот памятник давно бы стоял. И не только этот. Я хотел Петра Первого поставить возле аэропорта, чтобы иностранцы, которых приезжает миллион в год, видели его. Я почему и сделал такой аэропорт, дорогу туда. Прилетаешь в город, едешь по этой дороге и понимаешь – цивилизация, это не то, что тропинками добираться до центра Екатеринбурга. Если мы возьмем город 90-х годов и сегодня – тогда Екатеринбург был большой деревней, я не могу это по-другому назвать, а сейчас это европейский город. Я хотел памятник Петру Аркадьевичу Столыпину установить на площади 1905 года – он почетный гражданин города Екатеринбурга. Он принял решение открыть первое училище на Урале в Екатеринбурге. Его уже убили, а училище было сделано, потому что тогда была такая традиция, что председатель правительства принимал и в обязательном порядке доводил до конца все решения своего предшественника.

– Заканчивая эту тему, насколько сложно вам было бок о бок начинать работать в Совете Федерации с Чернецким?

– Я на него не сердился. Он мэр города, это его естественное стремление – решить финансовые вопросы для города. Его для этого избирали, чтобы он проблемы города решал. И он действовал как мэр.

– Есть мнение, что конкуренция города-области принесла определенную пользу, стала катализатором многих процессов, по крайней мере, для Екатеринбурга. Для области была польза?

– Никакой конкуренции не было. Я был инициатором того, чтобы из областного бюджета каждый год выделялись средства «на столичность». Я был председателем думы, я это предложение внес, и они получали эти средства, и по-моему, до сих пор получают. А метро? Каждый год мы выделяли на строительство метро больше 1 млрд рублей – без областного бюджета никакого метро бы не было. Многих развязок не было бы, которые мы строили, не было бы Дворца спорта, не было бы онкологической больницы, а это мощнейшая онкологическая больница России на 60 тыс. кв метров. Не было бы центра сердца и сосудов, где сегодня делают 3 тыс. операций в год на уровне всех современных западных технологий. Есть даже такие операции, которых на Западе не делают, например, врачи в утробе матери ликвидируют пороки сердца, ребенок здоровый рождается. Онкогематология, где рак крови мы лечим – лучшая в России. Путин, когда в Германии был, поехал посмотреть онкогематологию, потому что у нас с этим проблемы в России, его спросили — зачем он приехал. А на его слова, что у нас в стране проблемы с этим, ему ответили, что лучшая онкогематология именно в России и находится, ее Россель построил в Екатеринбурге. Они сказали ему, что ездят сюда учиться. Мне Путин сам это рассказывал. Всего этого бы не было, многого другого тоже. Института ОММ не было бы. Федерация хотела его упразднить, тогда я сказал: хорошо, возьму в областной бюджет. Они подумали – и передумали: лучше у себя оставим. Мне приходилось тяжело. Чтобы сохранить лучшее, я во многих вопросах сознательно шел поперек. Не соглашался с мнением федеральных деятелей. Многого бы не сохранили, если бы я не шел поперек.

«Меня все президенты наградили высшей наградой страны»

– Как складывались отношения с законодательным собранием после того, как вы ушли оттуда – были ли конфликты по законопроектам, или особых проблем не было, были нормальные рабочие отношения?

– С заксобранием у нас были замечательные трудовые отношения за исключением того периода, когда Аркадий Михайлович Чернецкий вмешивался в работу думы. Когда этот период закончился, никаких вопросов не было.

– Вы провели первую кампанию с «Преображением Урала», стали депутатом облдумы, получили часть мандатов. Участвовали ли вы лично в последующих выборах, зачем вам это нужно было?

– Я всегда получал большинство, в любых кампаниях, в которых участвовал. Если президента избирают – я председатель комиссии по избранию президента. Ельцин приезжал, я проводил все встречи. И первые выборы, и вторые выборы – я проводил встречи, вел эти заседания. Когда Владимир Владимирович поручил создать партию, мы создали партию. Когда надо было депутатов в Госдуму избирать, я был во главе списков. Мы занимались этим очень серьезно.

– А с Ельциным были у Вас рабочие отношения или более близкие?

– Рабочие отношения, в том числе и после отставки.

– Бытовало мнение, что после отставки Ельцина ваши позиции в Кремле пошатнулись, потому что были основаны на старых связях с Ельциным. Так это или нет?

– Нет, такого не было, Владимир Владимирович меня поддерживал. Любые вопросы, какие я ставил, они решались. Тут не было никаких проблем. Недаром, это очень интересно, я «пережил» трех президентов. Ельцин меня наградил орденом четвертой степени «За заслуги перед Отечеством», Путин – третьей и второй, а Медведев – первой. Я – единственный человек в Свердловской области, кто имеет все степени ордена «За заслуги перед Отечеством». Это больше, чем Герой России. Все три президента оценили мою работу высшей наградой в России. Хотя я, конечно, об этом не мечтал. Я просто делал свое дело, у меня получалось, а они видели и оценивали.

«Заходят в шубах, никто не разделся. Отвратительно!»

– Насколько интересной была для вас работа в Совете Федерации после губернаторства и можно ли ее сравнивать с тем первым созывом, в котором вы тоже приняли участие?

– Разница большая. Тогда такой пыл был у нас. Мы приходили заряженные. Любой закон обсуждали, обжевывали со всех сторон, такие выступления были. Сейчас все цивилизованно, партийная система есть, есть другая схема, когда законы спокойно рассматриваются в комитетах, после чего уже председатель комитета докладывает на Совете Федерации. Таких споров, дискуссий нет, идет спокойная работа.

– Тогда в составе Совфеда было немало ваших коллег-губернаторов. Не мешало это исполнению прямых обязанностей в регионе?

– Это не только не мешало, наоборот, способствовало. Ты и губернатор и член Совета Федерации – это двойной статус, двойная сила политическая. С тобой считаются и как с губернатором и как с сенатором, как с человеком, который законы принимает. И те деятели, которые пишут законы, они заинтересованы в том, чтобы мы их принимали.

– Вас делегировали в Совфед оба ваши преемника, а как с ними складывались отношения, были ли проблемы какие-то в этом плане?

– С Мишариным вообще не сложилось никаких отношений. Абсолютно. Я хотел сделать все нормально, передать ему область, помогать. Единственное, о чем я попросил оставить мне мой кабинет, где я начинал работать еще председателем облисполкома. Кабинет, где был обком – это его кабинет. Он сказал «да». Когда его на думе утвердили, я попросил его зайти ко мне. Заходит вся их команда, все в шубах, никто не разделся. Это было, честно говоря, отвратительно. Я ему говорю, дескать, присядьте, я вам немного расскажу о том, чем занимался. Он мне отвечает: «Не надо. Я все знаю, мне ничего не надо». Я и сейчас бы так не сказал, что я все знаю, у меня бы язык не повернулся. Я не хочу говорить о нем. Это очень темная история, очень много фактов деятельности его здесь, которые могут довести до тюрьмы.

– А с Куйвашевым?

– Замечательно. С первого дня. Я с ним познакомился, еще когда он был мэром Тобольска. Мы ездили с ним куда-то в Липецк, разговорились, и я его к нам позвал. Потому что нам нужен был мэр Екатеринбурга. Я ему пообещал, что всячески его поддержу на выборах, он очень деятельный человек. А он сказал, что работает в другой области и ему неудобно. Он помнит это (смеется). Потом уже он был заместителем представителя президента, полпредом, я с ним работал. Я ему объяснил, что Свердловская область – очень сложная область, и управлять ей непросто, но если ездить по области, знакомиться с ней, с людьми, все будет нормально. Он проработал пять лет нормально, сейчас он уже подготовленный человек, и я уверен, что следующие пять лет он будет только отдавать. Если надо, он советуется, звонит, спрашивает, я к нему подъезжаю. Нормальные отношения. Никаких вопросов. И я вообще рад, что у нас такой человек возглавляет область.

– Еще один крупный, но в последнее время довольно болезненный вопрос – выставка вооружений в Нижнем Тагиле. В свое время высказывались мнения, что это был некий предвыборный проект, кто-то опровергал, но, выставка шла почти 20 лет, тем не менее, ее вдруг забрали в Подмосковье. Насколько важную роль она сыграла в сохранении уральских предприятий и можно ли было ее оставить?

– Самое главное, что было – падение духа людей, моральное падение. Я вывез все правительство в Тагил, там было болото, металлолом лежал. А денег нет. На энтузиазме стали поднимать, объединили все усилия предприятий. Я хотел показать на выставке, что ничего не погибло, и оружие у нас есть, и специалисты есть. Недаром первая выставка была чисто уральская. Впечатление было колоссальное. Там не только тагильчане были, приехали со всей области, со всей страны. Это был просто эмоциональный взрыв – кругом разруха, все валится, а тут, оказывается, и армия есть, и оружие есть. На следующий год мы сделали выставку уральского округа, участвовало девять субъектов федерации, это прозвучало еще сильнее. А уже третья выставка была всероссийская. А потом уже я добился постановления правительства. Министр обороны Павел Грачев мне сказал, что объездил все выставки оружейные в мире, но это – лучшая. Такой выставки нигде не было. Полигон – 5 на 64 км. Когда я работал, тоже была попытка забрать выставку, но я сопротивлялся. Со мной не могли справиться. А сейчас они это сделали. Евгений Владимирович пытался что-то предпринять, добился, что вроде бы оставят тут танковое направление, танковые игры начнут организовывать. Здесь великолепный полигон, и со всего мира танкисты будут приезжать и участвовать в танковых играх. Это хорошо.

«У меня в душе есть Бог»

– Как так случилось, что немец, «красный директор», коммунист вдруг стал инициатором возрождения духовности, при котором восстанавливалось Верхотурье, появился Храм-на-Крови, возникла идея с захоронением царских останков и определенная «мода на православие»?

– Если говорить прямо, у меня в душе есть Бог. Я и живу, оглядываясь на Бога. В церковь я не ходил. Однажды увидел картину, которая на меня произвела грязное впечатление. Я насмотрелся на коммунистов, которые преследовали верующих в советское время. А потом я посмотрел, как эти же коммунисты яро стали креститься и до того дошли, что на колени становятся и фалды целуют у попов. Это не вера. Вера в душе. Что касается области, я изучал этот вопрос очень внимательно. У нас три основные веры – православие, иудаизм и ислам. Они очень серьезно влияют на политику. Я поехал в Верхотурье, и когда я увидел, что в Крестовоздвиженском соборе колония заключенных-детей в таком храме, а это крупнейший храм России, меня просто передернуло. В Исаакиевский собор входит 10 тыс. человек, а сюда – 25 тыс. Держать в православной церкви детишек за какие-то преступления – как так можно. Мы сразу сделали для детей специальный лагерь в Кировграде, переселили их оттуда и утвердили программу – восстановить Верхотурье к 400-летию города. У меня было достаточно серьезное намерение сделать Верхотурье столицей Свердловской области, как это было когда-то. Там стояла таможня, там было три училища благородных девиц, много интересного там было. И тогда я посмотрел, сколько храмов у нас разрушено, что с мусульманами, что с евреями, и занялись постепенным восстановлением. На момент моего ухода мы восстановили 495 приходов, а к 1917 году было 750 приходов. Восстановили Верхотурье – ездили по всей области, когда было безденежье, давали концерты, кто гвозди давал, кто рубероид, кто кирпич, кто краски. На 200 тыс. мусульман была одна мечеть. Когда я завершил работу, было уже 17 мечетей. Синагоги не было ни одной, мы сделали одну, но лучшую в России, как сказал мне главный раввин. Оказалось, что у евреев самый большой беспорядок – более 40 течений. И когда мы построили синагогу, все ко мне рвались, чтобы стать раввином. Я просто не знал, что делать. В итоге позвонил главному раввину и попросил: давайте определяйтесь, кто у вас тут главный. Он определил Зелига Ашкенази, и он до сих пор управляет. Все это нужно было, чтобы создать политическое спокойствие. Каждый год я собирал всех троих религиозных лидеров, выслушивал, они озвучивали вопросы, предложения. Потом мы формировали список мероприятий и на 100% их исполняли. Кроме этого, у нас много ассоциаций – мы многонациональная область. У нас 4 млн русских и 350 тыс. человек – еще 140 национальностей. У них свои ассоциации и свои проблемы. И я создал комиссию по взаимодействию с национальными ассоциациями и таким же образом с ними работал. Вопросов было много, но они решались.

– Строительство Храма-на-Крови было вашей личной инициативой?

– В нашей области в духовном плане наступило спокойствие. Но у меня было все время внутреннее ощущение, что что-то не так. У меня было ощущение, что мы чего-то не сделали, что бы создавало такую обстановку и впечатление, что Свердловская область – это единая семья. Область, в которой народ сплоченный, лидеры сплоченные и мы занимаемся решением тех задач, которые нужны для страны и для улучшения жизни людей. И я пришел к выводу, что это потому, что здесь расстреляли семью Николая Второго. Это крест над Свердловской областью. Очень нехороший поступок. Мерзкий. И самое главное, люди, родственники тех, кто в этом процессе участвовал, кто арестовывал, кто расстреливал, кто вез хоронить, у них же потомки есть. Они все здесь. Во втором колене, в третьем колене, но они здесь. И на кухне они друг другу это передают. И они, и другие люди понимают, что был совершен просто бесчеловечный акт. Этого можно было не делать. До сих пор спорят, кто дал команду – Свердлов, Ленин. Я в архиве пытался найти документы, но нет ничего.

И тогда я подумал, что последнему императору нужно сделать Храм-на-крови. Кто-то начинал, но собрал 10 млн рублей и удрал. Я Чернецкому сказал, что беру это в свои руки. Отвели землю, поставили проектировщиков, я послал их смотреть все храмы-на-крови, взять все самое лучшее и реализовать в этом проекте. Он называется – Храм во имя всех святых, в земле Российской просиявших. Храм-на-Крови я строил лично. Целый год я в 8 утра ехал туда, смотрел, как движется дело, какие есть вопросы, проблемы. Мы за год его спроектировали и построили – такого никто не делал никогда. И когда я сумел это сделать, прошло первое богослужение, которое я не забуду никогда. Народу было столько, что и внутри дышать было невозможно, и на улице. И я понял, что сделал правильно. Туда пришли те, чьи родственники участвовали в этом безобразии, исследователи и народ православный. Они встретились в одной церкви. После этого у меня появилось ощущение, что у нас в области появилось единство народа.

– То есть вы почувствовали, что свершился акт примирения?

– Да, свершился акт примирения. Я с Алексием II обсуждал эту тему, и он мне тогда сказал, что правильно я сделал и ощущение у меня совершенно правильное. Наступило единение. У нас единая Свердловская область, все отработано, все под вниманием, никто не обижается. И я почувствовал просто реальное изменение.

– А с останками – почему с ними такая странная история случилась?

– Все было задумано, чтобы здесь их захоронить. Я говорил про это с Ельциным, раздражения не было. И вдруг такой поворот: давай в Санкт-Петербург, там все родственники. Это уже было политическое решение. Товарищ Яковлев, который был губернатором, хотел с этого что-то поиметь. Я не отдавал, но сюда приехал целый военизированный вагон прокуратуры, перед которыми стояла задача арестовать меня и увезти – за непослушание. Мы с председателем правительства области Алексеем Воробьевым посовещались, он мне говорит: «Отдай, Эдуард Эргартович. Они могут и посадить». Я согласился, они увезли. Но Яковлеву я сказал: «Приеду посмотрю потом. И если ты сделаешь не по-человечески, я тебе об этом скажу». Я посмотрел: они положили под стеклянный пол – люди ходят, а под ним останки. Я сказал и ему, и другим, что это неправильно. В нашей области все было бы совсем по-другому. Я хотел поставить гроб для всех членов семьи. В нижнем приходе храма есть комната, где их расстреляли, там на стене выбиты имена каждого и под каждым именем я хотел поставить гроб. Я думаю, что это было бы по-православному, правильно. Их тело здесь – увезли кости, а не тело, не дух их. Это аморальщина какая-то. Как Паганини – нигде не похоронили, по всему свету гроб таскали, никто не хотел его в своей стране хоронить. Сам Бог был против.

– Почему вы считаете, что Бог был против перенесения царских останков с Урала в Санкт-Петербург?

– Было такое событие, которое я не могу сам для себя объяснить. Был хороший день, светило солнце. Приехала министр культуры от правительства Наталья Дементьева. Перед тем как увезти, их отпевали на горе. Мы сделали гробы. Я был с женой, внуком. Закончилось отпевание, мы вышли на улицу, гробы стали выносить, чтобы в аэропорт везти. Мы выстроились, ждем, и я не знаю, что дальше произошло. Выносят первый гроб, и начинается проливной дождь. Зонтик был только у Дементьевой, мы все встали под него. Пока несли все гробы, шел такой проливной дождь. Всю дорогу, пока везли в аэропорт, не переставая шел дождь. На аэродроме стоял Ил-76, у него открылся сзади зев, туда занесли последний гроб, закрыли люк – и в этот момент дождь прекратился. Как это объяснить? Это невозможно объяснить ни физикой, ни математикой. Чистое небо, вдруг прилетает дождь – это не пять минут, примерно час длилось. Такая же история была, когда мы ставили креств Меркушино, в месте, где Симеон Верхотурский рыбачил на берегу реки. Приезжаем туда с владыкой Никоном, чтобы открыть этот крест. Тоже солнце светило, и вдруг дождина начался – невозможно просто. Туда через поле нужно идти, я в полуботинках легких. Прошли, промокли все. Никон начинает службу, а дождь прекращается. На небе сплошная туча, и солнце, как сквозь окно, светит. Никон выступает. Открыли, все закончили – туча смыкается и вновь дождь льет. Это все на глазах многих людей, все об этом только и говорили.

– Если уж о знаках говорить, в начале беседы вы сказали, что нечто необъяснимое было, что вы именно в Свердловск попали – о чем речь?

– Когда я начал работать в тресте «Тагилстрой», я узнал, что 1 января 1942 года здесь умерла от голода моя двоюродная сестра. А двоюродный брат погиб в результате несчастного случая на строительстве плотины в Краснотурьинске, когда строили Богословский алюминиевый завод. Из 85 краев и областей я приехал именно сюда – как это можно объяснить? Я об этом узнал, уже когда губернатором стал.

«Уральцы – умные, сильные люди и этому есть объяснение»

– Есть ли у свердловчан то, что отличает их от уроженцев других регионов – характер, менталитет, отношение к жизни?

– Конечно, существует, и этому есть объяснение. Начать нужно с Демидова. Петр I пытался построить доменные печи на Урале, но сколько денег не давал, результата не было. Петр вызвал Демидова и сказал: я даю тебе заводы в собственность, только построй. Демидов приехал и за шесть месяцев запустил. Но чтобы они работали, ему были нужны люди. Петра I он попросил подписать указ об отлове беглых людей, чтобы их отправляли на его заводы работать. Беглые – очень сильные люди. Это были старообрядцы, которых преследовали в европейской части. Они уходили пешком, шли на Урал, пилили лес, строили деревни, корчевали вручную – я себе этого даже не представляю, как они это все делали. Рожали детей и жили здесь. Очень крепкие люди могли сюда прийти и все это сделать. Более того, на Урале никогда не было крепостного права – это следующий момент. Еще момент: староверы никогда не получают пенсии, они пишут заявление, что они не хотят быть обузой государству и сами себя могут прокормить. Это была первая волна сильных людей. Вторая волна: в 1933 году было принято постановление Совмина СССР о развитии Урало-Кузнецкого бассейна. Сюда привезли очень много грамотных людей. Здесь были созданы отраслевые институты. Люди приезжали сюда профессионально подготовленные, которые сразу работали в этих институтах. Это была отборная интеллигенция. Сюда прибыли отборные рабочие, которые на этих заводах работали. Третья волна – это когда сюда ссылали политзаключенных. Дураков не садили. Лагеря стояли вплоть до Ивделя – 400 тыс. заключенных. Это тоже были умные люди, они освобождались и оставались здесь жить, работали здесь в большинстве своем. Четвертая волна – период Великой Отечественной войны. Сюда было эвакуировано 404 завода со всем оборудованием, рабочими и конструкторскими бюро. Это тоже волна высокопрофессиональных людей – и руководителей, и рабочих. Вот это создает особый колорит народа, живущего в Свердловской области. Здесь очень умные люди. Когда я работал, мы издавали газеты общим тиражом 3,6 млн экземпляров. Каждый день все они полностью разбирались. И недаром жители за Конституцию, по которой мы сейчас живем, не проголосовали, их это не устраивало. А может, это было в память о том, что уничтожили Уральскую республику. 48% проголосовали. И во всех голосованиях, какие здесь происходят, здесь голосуют не ногами, а голосуют головой – читают, смотрят и когда в кабинку идут – идут осознанно. Это особый народ, и идет память из поколения в поколение каждого рода, каждой семьи. Здесь 24 института, 160 КБ, 100 отраслевых институтов. В России было 5 тыс. отраслевых институтов, осталось 500, у нас в области было 100 и столько же осталось. Мы понимали: если отраслевого института нет, это конец отрасли, она не будет развиваться, нет интеллектуального потенциала. Все эти институты выбирают себе работников на стадии третьего курса, отличников, все КБ, отраслевые институты комплектуются талантливыми ребятами. И это будет продолжаться, потому что наша промышленность высокого технологического уровня. Мы успели ее реформировать, сменили все токарные станки на самые современные, технологии новые внедрили. И тут нужны кадры очень грамотные. Свердловская область имеет высочайший технологический потенциал, экономический и интеллектуальный.

– Какой период вашей жизни, работы вызывает у вас самые теплые воспоминания?

– Хороший вопрос, ответа на него у меня нет. Радость у меня всегда была как у студента-выпускника. Есть задача, тяжелейшая, я ее решаю. Когда я ее решу, у меня пять минут радости. Приведу пример. В конце 70-х в Тагиле было два года засухи, и синоптики прогнозируют третий год такой же. Там есть Верхневыйское водохранилище, из которого весь город пьет. Его выкачали до дна – на третий год пришлось бы пить воду из Тагильского пруда. 1 марта назначается заседание бюро горкома партии, меня туда приглашают, и рассматривают вопрос водоснабжения города Нижнего Тагила. В итоге приняли решение повернуть реку Межевая Утка с запада на восток, чтобы она впадала в это водохранилище. Чтобы это сделать нужно было выкопать 1 млн 600 тыс. кубов породы – это примерно два километра скальной породы, поросшей лесом. Меня назначили ответственным. Партийное поручение. Прихожу домой, говорю жене – все, безработный пришел. Три раза у меня так в жизни было – когда я от мэра отказался и когда сняли с главы области. Я ей рассказал, она говорит: «Они с ума сошли, что ли?» Но голова у меня всегда работает над вопросом «как сделать?», а не «как отказаться?». Ночь я не спал, и в четыре часа утра пришел к выводу, что единственный выход – сделать массовый взрыв, но надо успеть забурить. С тех пор как я возглавил комбинат и потом, уже когда губернатором был, секретари у меня работали в три смены. Вся область знала: если что-то случилось, звони в приемную Росселя, здесь всегда ответят и помогут. Я звоню секретарю и прошу найти начальника управления буровзрывных работ Валерия Хайдукова, и пусть он едет ко мне на комбинат. Мы встретились, я ему говорю: «Валерий Яковлевич, спасти себя мы можем только сами, помощников у нас нет. Нам надо рассчитать, сколько понадобится буровых станков и свезти их за одни сутки». Но для этого там надо было вырубить два километра леса, вырубить лес под высоковольтную линию, туда надо строителей привезти, дорогу сделать. Все это мы сделали за четыре дня. Мы придумали такую схему: заложили чуть ли не тысячу тонн взрывчатки. Первый взрыв поднимает всю массу в воздух, второй взрыв с замедлением меньше секунды – сбоку – кладет всю кучу в сторону. И вода потекла. 25 марта, а не 1 апреля мы выполнили задание. Или другой пример: три дня я думал, когда мне предложили область возглавить. Я думал, какие только задачи я не решал, неужели придется еще. А речь шла о спасении промышленности, людей, голод угрожал. Как-то ко мне пришла женщина, принесла грудничка, говорит: забери его, у меня он умрет. Я оделся, взял женщину, грудничка взял, сели в машину, поехали к ней домой. Я зашел, там холодильник открыт, отключен, ничего нет. Я отдал ей все деньги, которые у меня были, а ночью мы уже обсуждали карточную систему и натуральный налог на селян.

– Кого из политиков, бизнесменов вы уважаете, может быть, есть те, к кому таких чувств не испытываете?

– Есть такие, к кому не испытываю, но сказать о них не могу – они живы, здоровы и работают. Но есть люди, которых я просто с глубоким поклоном уважаю. Андрей Анатольевич Козицын – он настоящий современный Демидов Урала. Он взял завод, на котором технологии были едва ли не демидовских времен, и превратил его в один из лучших заводов в мире. А кроме того, что он поднял завод, он не забывает о людях, у него прекрасная программа по защите людей, по финансированию жилья, по обучению кадров – в его Техническом университете 5 тыс. рабочих каждый год проходят обучение. Верхнюю Пышму он превратил буквально в европейский город. Сейчас театр строит, деловой центр с двумя небоскребами по 80 и 90 этажей. Взялся за хоккей, делает новый ледовый дворец в Екатеринбурге. Церкви восстанавливает. Очень много делает. Вексельберг Виктор Феликсович очень много сделал для Свердловской области. Дмитрий Пумпянский, который построил самую крупную в мире трубную компанию. А вот работой Александра Абрамова я недоволен, НТМК мог бы работать совсем по-другому. Он упустил Стан-5000 и трубный стан – они давали бы больше продукции, чем сейчас весь НТМК. Стан-5000 ушел в Магнитогорск, а трубный стан Пумпянский сделал в Волгограде. Это я ему не прощаю. Николай Малых, директор УВЗ, он не дал ему развалиться и развил его, сделал корпорацию. Сергей Максин создал корпорацию «Швабе», производящую оптику, в ней работает 70 тыс. человек. Потом по непонятным причинам он ушел. Кого-то хотели посадить за якобы нецелевое использование 30 млн рублей, и Максин, защищая этого человека, написал заявление и ушел.

– Считаете ли вы себя богатым человеком, есть ли кроме зарплаты у вас источники дохода?

– Если были такие источники, со мной бы давно с удовольствием рассчитались. Полпред Латышев хотел снять меня и губернатора ХМАО Филипенко. Мы крепкие ребята, он – очень крепкий, и знал, что нужно делать. Латышев всю жизнь служил в милиции, и ему с нами было очень трудно работать. Мы не соглашались с тем, что он говорил, на совете директоров приходилось публично выступать, мы приводили свои доводы. Латышев собрал комиссию из генералов и поставил задачу: найти на меня материалы, чтобы посадить. Они работали 30 дней – УВД, ФСБ, налоговая инспекция. Докладывают: ничего нет. Латышев возмутился: не может такого быть. Дал им еще две недели. Тот же результат. После этого он решил с нами помириться, и у нас были хорошие отношения. Многие за мной охотились. Естественно, за 60 лет у меня пенсия есть, я ее официально показываю. Я докторскую защитил, продал права на издание книги, в Тагиле продал сад, машины, гаражи, все это лежит на депозите. 20 лет я был губернатором, семь лет я в Совете Федерации, все это время депозит постепенно растет, вот и все. Жена 13 тысяч рублей получает пенсии, я –12 тысяч.

– Есть ли у вас любимое СМИ?

– К СМИ я отношусь с высочайшим уважением, ко всем в равной степени. Всегда поддерживал журналистов, никогда никого не преследовал. Все 20 лет я каждый месяц собирал всех представителей прессы на свои пресс-конференции и отвечал откровенно на все вопросы. Александр Левин все время работал со мной, сначала пресс-секретарем, потом руководителем департамента информации, потом руководителем администрации. Сам был состоявшимся прекрасным журналистом, имеет колоссальный авторитет, сейчас возглавляет государственную экзаменационную комиссию на факультете журналистики в УрФУ. Мне с ним повезло.

В завершение беседы Эдуард Эргартович ответил на несколько личных вопросов. Ответы приводим без купюр