Легенды уральской политики. Беседа шестнадцатая. Вячеслав Сурганов: «Главное, чтобы Верхняя Пышма была самым процветающим городом страны». Заключительная часть

В последней части интервью Вячеслав Сурганов рассказывает о своем выходе на пенсию и главной мечте

Вячеслав Сурганов никогда не связывал свое будущее с политикой, но стал политическим тяжеловесом, много раз работал за рубежом, но не очаровался заграницей, был геологом, а не был юристом, но стал одним из создателей законодательного собрания и его председателем, мог построить блестящую политическую карьеру в Москве, но предпочел Верхнюю Пышму. Первую часть интервью читайте здесь, вторую – здесь.

Часть 3. «Не хотел сидеть свадебным генералом»

«Пришел в кабинет, сел и осознал: все кончилось»

– Закончилось десятилетие вашей работы в политике, истек срок – и что происходило дальше, были мысли, идеи, чем заниматься, на пенсию заслуженную уйти?

– Когда я ушел 20 апреля 2000 года, я пришел в кабинет, сел. И только тогда я осознал: все кончилось. Тишина, никто не звонит, никто не позвонит, и самое главное – ничего не надо делать. А до этого приходили мысли, чем я буду заниматься, я от себя все это гнал. Я приехал домой, первый раз за всю жизнь приехал раньше, и никуда не надо. А у меня дурной характер. Я все время думаю, что надо что-то сделать, как это сделать, и чем больше дел, тем больше дум. В думе начался ералаш, четыре заместителя стало, комитеты разделили как-то, видно, что сговор был не на пользу дела. И я сижу и думаю: может, я недоделал что-то, хотя я приготовил все инструкции, вплоть до пожарных, чтобы комар носа не подточил. Думал-думал и додумался до инсульта. Потом меня на ноги поставили, я попросил Спектора, чтобы он приехал ко мне. «Семен, ты мне скажи, ты же меня много лет знаешь. Что мне делать?» – спрашиваю. Он говорит: «У тебя дела на поправку. Когда они тебя отпустят, месяц-полтора гуляй, приходи в себя. А потом приезжай ко мне, я тебя сам посмотрю». Так и сделали, приехал к нему, и он мне и говорит: «Что я скажу тебе: в голове у тебя за эти годы накопилось столько мусора. А у тебя все внутри по-дурацки устроено, тебе все это надо все время переваривать. И если ты ничем не будешь заниматься, башка твоя будет перерабатывать этот мусор. И от этого ты загнешься быстрее, чем от самой тяжкой работы».

До этого у нас был с Росселем разговор, он предлагал меня президентом банка назначить, но мне не надо было этого – свадебным генералом сидеть. В ноябре 2000-го я позвонил Воробьеву и договорился о встрече. На следующий день я приехал к нему. Он был незадолго до этого в Реже, ему там показывали родник. Татьяна Мерзлякова была у него советником, она написала статью в «Областной газете», и я ему сказал, что эту тему нужно организовывать. Надо комиссию создать, комитет какой-то, привлекать общественность, правительство программу должно составить. «Возьмешься?» – «Возьмусь». Так я и стал этим делом заниматься. Была еще одна тема. За пару лет до этого разговора он был в Соликамске на магниевом заводе, рассказывал мне тогда еще про то, что подобное производство хотел бы под Асбестом запустить. Но было недосуг, и никто не делал ничего. Я предложил еще и этим проектом заняться. Главное, что было нужно, – координировать работу, добавлять энергии, помогать людям. Он согласился. Это была интересная работа, хороший коллектив. Получается, что я начал с геологоразведки и этим же и закончил.

– Какова судьба проекта «Родники»?

– Он идет. Я не хочу говорить, что при мне было хорошо, сейчас плохо, это некрасиво. Люди работают, общаются со мной, приглашают на мероприятия. Для меня было главным то, что моя работа приносила людям большую пользу.

– После Росселя с губернаторами вы общались?

– С Мишариным общался. Вместе с Грединым они приехали на первый же съезд «родниковый». Они понимали, что дли них PR – вопрос № 1. Потом о Гредине и Мишарине у меня только негативные воспоминания. Тот магниевый проект мы с Росселем запустили, к 2012 году это было акционерное общество, в котором 25 % плюс одна акция принадлежали правительству. Я входил в совет директоров, среди акционеров были итальянцы. Россель был заинтересован в развитии проекта, а у Мишарина были другие интересы. У него были люди, в том числе за границей, которые занимались бизнесом, которые узнали об этом проекте и горели желанием войти в него. Сначала цивилизованным путем пошли, хотели купить 25 %, которые иностранцам принадлежали. Те согласились, назвали цену, наши бизнесмены согласились и обо всем доложили своему шефу. А тот, видимо, подумал – зачем платить миллионы евро, когда можно решить иначе. Не знаю, что случилось, но сделка сорвалась, чуть позже умер генеральный директор. Провели туда человека, который в итоге сделал все наоборот, и весь проект загубили. Поэтому отношение у меня самое негативное к Мишарину.

– А с Куйвашевым пересекаетесь?

– С Куйвашевым иногда разговариваю. Последний раз в январе разговаривали, говорили о проблемах некоторых, которые я не могу транслировать. Он оформил меня советником на общественных началах. Положительно оцениваю.

«Трудно – не то слово»

– Каково выходить на пенсию после такой трудовой жизни, как у вас? Трудно?

– Трудно – это не то слово. Я ушел, по большому счету, из законодательного собрания на пенсию. Кроме пенсии я ничего не получал. Когда Россель назначил меня советником, я зарплаты не мог получать по возрасту, тоже работал на общественных началах. Вопрос был не в деньгах, а в деятельности. Мне было это интересно, важен результат; обанкротить завод, пустить под нож – большая неудача. Наверное, единственная из всех моих проектов, которые я реализовывал в своей жизни. Но по-настоящему я ушел, когда мне исполнилось 80 лет. В Белом доме практически весь народ поменялся. Раньше меня все знали, а тут смотрят уже – старик какой-то шастает. Даже при Мишарине я уже задумался об этом, разговаривать с ним и с Грединым было бесполезно, один мат. Я сознавал, что когда-то надо уходить, возраст подходит. И решил, что 80 лет отмечу и уйду. Так и получилось. Я даже не представлял, как это тяжело. Когда ты занимаешься чем-то, голова занята, а здесь ничего.

Хотя я придумал себе несколько дел. Два года я занимаюсь оформлением первооткрывательства Учалинского медно-цинкового колчеданного месторождения. Это в Башкирии, возле города Учалы, там сейчас действует Учалинский ГОК, который входит в состав УГМК. Мы в 1986 году открыли это месторождение, оно очень крупное. Когда я уходил, у меня были абсолютно все отраслевые награды, не было только первооткрывательства – это звание выдавало министерство. Я своему преемнику сказал, что настанет момент, когда разведка месторождения закончится, нужно будет оформлять первооткрывательство. Я попросил его не забыть меня и назвал еще несколько фамилий. Потом я с ним еще раз поговорил, когда «парад суверенитетов» начался. И так все шло, забывалось, и так и не удалось это сделать.

И в апреле, два года назад, я получил письмо из Санкт-Петербурга. Пишет мой бывший сотрудник, который работал главным геологом той геологоразведочной партии с 1988 года. В 2015 году вышло постановление правительства о том, что назначается государственное вознаграждение первооткрывателям месторождений. Он уже обращался в организацию, которая является правопреемницей треста «Уралцветметгеологоразведка», но там ответа не получил. Я и стал заниматься. Люди, которые понимают, что ничего за это не получат, не будут этим заниматься, зачем им эта головная боль. Я это взял на себя и занимаюсь. Самое главное, что процесс пошел, но уже из девяти человек, которые были в списке, трое ушли в тот мир.

– Чем гордитесь в своей жизни?

– Я, по большому счету, горжусь всем тем, что мне удалось в этой жизни сделать. Как не гордиться работой в геологии. Я пришел туда на самую низшую должность, потом воссоздал трест, занял там высшую должность, мы добились выдающихся результатов. Горжусь. Тем, что в Верхней Пышме сделано за четыре года, тоже горжусь. Я не был один, мне повезло, что люди оказались рядом со мной, которые разделяли мои взгляды, помогали мне, потому что такие масштабные вещи невозможно делать одному. Горжусь тем, что нам удалось сделать в области, – наше законодательство было передовым и самым эффективным из регионов. Россель, Воробьев и я – мы разные люди по характеру, но у нас сложилось взаимодействие, мы работали на благо области, на благо людей. Горжусь, что живу в Свердловской области, горжусь, что родился и вырос на Урале и никуда не уехал, хотя у меня были предложения уехать. В 1990 году мне предлагали стать министром геологии РСФСР, когда я уже был депутатом. «Смеетесь, что ли, а вы чего не пойдете?» – говорю этому человеку, который мне предложил, он был моим бывшим шефом. Он мне ответил: «Таких, как я, в Москве десятки, в очередь стоят, а таких, как вы, – единицы». Но я отказался. Работа в Иране из моих трех зарубежных командировок была самой продолжительной, самой яркой, самой интересной, и я горжусь тем, что мы там сделали. Сложилось так, что ни разу у меня не было начальника, который бы не был выдающимся человеком. Я воспринимал это как само собой разумеющееся, а потом, с возрастом, я это понял. Я горжусь, что работал с этими людьми.

– Расскажите немного о своей семье, что семья значит для вас?

– Семья – это все. Я говорил о своих родителях, нас трое было в семье. Только в 40 лет я осознал, что значила для меня мама. Чем дальше, тем больше я понимаю, что родители для меня сделали, что они значили для меня, что они вложили, чтобы я стал тем, кем стал. Пример для меня – родители моей мамы, у них было семь детей. Когда дед был жив, он всех собирал на свои дни рождения. Я говорил тогда, что дед пока жив, мы собираемся, не будет его – и все кончится. Так и получилось. А сейчас я в нашей семье этот самый дед. У меня два сына, оба состоявшиеся. Три внука. Старший занимается IT-технологиями, ему 36 лет, кандидат технических наук. У него двое детей, старший мой правнук – 13 лет, в шестом классе учится. Правнучка Катя, ей пять, она ходит в садик. Еще одна внучка закончила УПИ, сидит с правнуком младшим. Младшему внуку, Олегу, 21 год, учится на последнем курсе физтеха УрФУ. Я их всех люблю, забочусь о них, помогаю всем морально и материально. Считаю своим долгом это делать до конца своих лет. С супругой поженились в 1956 году после окончания института и до сих пор живем.

– Существует ли, на ваш взгляд, уральский характер, то, что отличает уральцев от уроженцев других регионов?

– Я проработал за границей пять лет в общей сложности. Круглые сутки мы общались с одним и тем же контингентом. Оторванность от дома сказывается, человек познается в полный рост. Я много там людей встречал – уральцев, сибиряков. Действительно, у нас есть отличие от всех других. Институт наш Свердловский горный, я всегда говорил, что его выпускники – лучшие в стране. Мы гордились, что учились в нем. Сравнивая специалистов из разных институтов, я никогда не видел, чтобы свердловские специалисты были ниже по уровню, чем из Томского, например. 20 лет я отработал здесь, в Верхней Пышме, у меня тут были специалисты со всех регионов. Очень много было тех, кто учился здесь, потом где-то работали и возвращались обратно. Очень хорошие специалисты. Взять Великую Отечественную войну. Я свидетель этого и могу говорить. Уральцы, Уральский добровольческий танковый корпус, заводы. Один мой дядя пропал без вести, а два других участвовали в войне и оба говорили: «Мы же уральцы». Один в блокаду служил в войсках НКВД в должности старшего лейтенанта, он потерял 20 килограмм веса. Второй, Иван, отслужил всю войну в саперах. Начинал младшим лейтенантом, закончил войну капитаном. В саперах у него не было ни одного ранения, пить водку не научился. Иван – татарин, он женился на сестре моей мамы, поэтому дядька, но с гордостью говорил, что он уралец. Если говорить не только о геологической сфере, у нас действительно люди какие-то особые. Климат у нас особый, то дожди до нас не доходят, то снег, то наоборот. Мы отовсюду удалены – от севера и юга. Я перечитываю часто «Каменный пояс» и смотрю – да ведь это один в один – то, что у нас в 90-е было. Народ жил столетия, закалялся, формировался. Сама история развития жизни формировала нас тут такими – маленько другими. Россель все время говорил, что как мы проголосуем, такой и будет средний результат по стране. И точно – так и происходит.

– Есть ли любимые места, страны, где любите бывать, где бы хотели побывать?

– Стран никогда не было. А после того, как я съездил в три командировки, тем более. Предлагали как-то построить в Верхней Пышме мусороперерабатывающий завод на паях с иностранными инвесторами. Мне стали предлагать съездить туда к ним, посмотреть технологии, я наотрез отказался, пусть сами специалистов присылают. Отдыхать и вовсе не люблю там. Сначала некогда было, а потом, когда стали возможности появляться, у меня уже здоровье не то – несколько инфарктов, инсульт. Да и интереса нет. А с точки зрения всех мест у нас на Урале столько много мест, что их хватит на всю жизнь.

– Остались ли нереализованные мечты?

– Добить до конца первооткрывательство. Есть мечта, чтобы в конце концов появились предприятия на площадке в Асбесте, чтобы они продолжили то, что мы начинали. А самая главная мечта – чтобы мои внуки, правнуки были настоящими гражданами, приносили пользу стране и чтобы страна у нас была уважаемая во всем мире.