Легенды уральской политики. Беседа пятнадцатая. Анатолий Гайда: «Иллюзий не было никогда»

«УралПолит.Ru» продолжает свой проект «Легенды Уральской политики». Сегодня нашим героем стал человек, которого одни называют патриархом политтехнологий, другие – «серым кардиналом» свердловской политики

Имя сегодняшнего собеседника спецпроекта «УралПолит.Ru» в меньшей степени знакомо большинству уральцев, однако его вклад в развитие политической системы Свердловской области сложно переоценить. Перспективный ученый и «без пяти минут» ректор УрГУ, директор Института философии и права УрО РАН, «отец» конституции Уральской республики и Устава Свердловской области, создатель таких институтов как администрация губернатора, общественная палата области, уполномоченного по правам человека, которого одни называют патриархом политтехнологий, другие – «серым кардиналом» областной политики и «ястребом» в команде губернатора – обо всем этом и многом другом в интервью «УралПолит.Ru» рассказал Анатолий Гайда.

Часть 1. «Никогда не мечтал, не планировал быть во власти»

«Факультет мудрецов»

– Большую часть жизни вы посвятили науке – расскажите немного о своем детстве, выборе профессии и о том, как складывалась научная судьба?

– Родился я давно в деревне в Северном Казахстане. Семья была довольно большая, было нас восемь детей – четыре брата и четыре сестры. Родители были депортированы с Западной Украины. Недавно я получил справку, что я был на спецпоселении вместе с отцом и освобожден в 1956 году. Это, по большому счету, никак не сказалось на моей судьбе. Единственное, что никому из нас паспорта не давали, там были в основном немцы и поляки. Выхода было два: либо пойти в армию, – по закону после армии можно было поселиться в любой части Советского Союза, либо в вуз. Поскольку я неплохо учился, я выбрал второй вариант.

– Почему из Казахстана вы решили поступить в свердловский университет?

– Выбор профессии произошел совершенно случайно. По большому счету, мне было все равно куда поступать. В тот период шли большие дискуссии между «физиками» и «лириками» – для меня «физики» были более убедительны. Поэтому я предварительно выбрал для себя физтех УПИ. Почему туда – было гораздо сложнее поступить в Казахстане в силу некоторых обстоятельств, поэтому я взял карту страны, посмотрел какие города есть недалеко от Казахстана. Увидел Свердловск, туда и собрался. А когда готовился к экзаменам, по радио передали , что в Свердловске открывается «факультет мудрецов». На следующий день должен быть экзамен по истории и обществоведению-подумал.если сдам на отлично поеду учиться на мудреца. Когда получил аттестат, я поехал в Свердловск, две или три ночи ночевал на вокзале. Нашел университет, нашел приемную комиссию. Я боялся, что не примут документы, потому что паспорта не было.

Еще было условие, что на философский факультет принимали абитуриентов с двумя годами рабочего стажа. Я трудился с детских лет, даже взял в колхозе справку, в которой было написано кем и когда я работал, но мне все равно не хватало нескольких месяцев до двух лет. Но, все-таки, я приехал, документы у меня приняли. Я был не обычным школьником, я к тому времени был уже награжден государственными медалями, у меня была грамота ЦК комсомола, я был делегатом первого слета ученических производственных бригад. Это была популярная форма в то время, в школах формировались производственные бригады и делали, что могли. Выращивали продукты, например. У меня был свой трактор, огромная делянка, где я садил, обрабатывал и скашивал кукурузу на силос. Я занял второе или третье место в колхозе в соцсоревновании, пользовался большим авторитетом. Я привез с собой все награды, видимо это произвело впечатление на приемную комиссию. Словом, меня допустили, а экзамены сдавать мне было легко. Школьную программу я знал хорошо, практически не готовился к экзаменам. У нас был такой класс в школе, в котором человек пять-шесть претендовали на медали, поэтому была такая творческая обстановка, внутренняя конкуренция. Соревновались, например, кто получит за один день шесть «пятерок», кто друг другу задаст больше вопросов, на которые не ответишь на уроке и т. д.

– С такой подготовкой учились легко?

– Да, я поступил на философский факультет, отучился, меня оставили на кафедре ассистентом поработать. Через три года защитил кандидатскую диссертацию. Потом, еще через пару-тройку лет повезло: я был первым в уральском университете, кому посчастливилось отправиться на почти годичную стажировку за границу, в Западную Германию. Я попал во Франкфурт-на-Майне, там была одна из крупнейших философских школ – «Франкфуртская школа», там я был почти год. Потом вернулся в университет, был ассистентом, старшим преподавателем, доцентом. Через какое-то время посчастливилось опять: не знаю почему, меня пригласили работать в Праге, преподавать. Там была нагрузка минимальная, одна лекция и один семинар в неделю. Времени было много свободного, я вдоль и поперек объездил всю Чехословакию, но было время и писать докторскую диссертацию. В конце концов меня буквально выдернули из Праги и в приказном порядке назначили проректором Уральского университета.

«В мыслях не было уйти из университета, но вмешалась партия»

– Вы не стремились к административной работе, интереснее была сама наука?

– Были свои плюсы и свои минусы. Минус был в том, что я не мог защищать свою докторскую диссертацию в своем университете, как сейчас бы сказали, чтобы исключить коррупционный фактор. Защита затянулась у меня на два года, я защитился в Питере. Года три-четыре я работал проректором, это уже был период перестройки, очень было интересное время. Я полагаю, у меня начало получаться. У меня был опыт моих европейских командировок, а обстановка благоприятствовала тому, чтобы что-то менять. Например, мы стали менять аудиторные планы, исключать дисциплины, вроде «Истории КПСС», потому что они были уже не актуальны. За это я получил нагоняй от министерства. С этим, кстати, была смешная история. У студентов всегда большая нагрузка, лекционная особенно, мы решили ее сократить, а что сокращать? Подумали с ректором и решили – «Историю КПСС». Она шла на всех факультетах по два или три семестра. Начался дикий вой, ко мне пришла профессура с общевузовской кафедры истории КПСС и говорят: «Вы понимаете, чего вы творите, мужики? У нас единственная самая развивающаяся наука!». Я сам гуманитарий, но долго не мог врубиться, о чем они говорят. А они мне объясняют: «Вы не понимаете. Каждый год идет пленум, раз в четыре года – Съезд КПСС, все это накапливается и наука развивается». Удалось все же их подвинуть. Я поступил в 1965 году, закончил в 1970 и примерно до 1988 это все происходило. Это был очень счастливый период, я часто вспоминаю это время, своих коллег. Это ни с чем на сравнимо было.

– Почему ушли из университета тогда?

– Потом был следующий период моей жизни – работа в Академии наук. Я и в мыслях не думал, чтобы уйти из университета, но очень жестко вмешалась партия. Ректор ходил в горком, райком, обком партии, но у них заклинило, что я должен уйти и перейти на работу в Институт философии и права. В конечном итоге деваться было некуда, я пришел туда заместителем директора по науке, а директором был наш знаменитый юрист Сергей Алексеев. Мы работали вдвоем, у нас был полный карт-бланш, потом оказалось, что это тоже было удивительное время. Мы лично, абсолютно без всякого вмешательства, формировали штат сотрудников. Кого мы хотели, того и брали. У нас были абсолютно развязаны руки. Алексеев в основном знал юристов, приглашал их, а я – философов, социологов, экономистов. Брали молодых талантливых профессоров, собрали прекрасный коллектив. Это был второй период. А третий – все, что связано с властью.

– Вы известны, в первую очередь в качестве руководителя группы разработчиков конституции Уральской республики – в какой момент вы оказались втянуты в политику?

– Это было начало 90-х, сложности были связаны с федеративным устройством Советского Союза. Многие республики, прибалтийские и не только, требовали самостоятельности, в первую очередь, экономической. И в самой Российской Федерации было не все ладно. Было очевидно неравенство, прежде всего, экономических прав, связанных с отчислениями налогов, межбюджетных отношений и т. д., между субъектами. Много обсуждалось вариантов, как это улучшить: договариваться с Москвой, заключать отдельные соглашения, идти по пути прибалтов, которые требовали независимости. Были лидеры, которые вышли на нас и мы начали работать по совершенствованию отношений с центром, во главе была Галина Карелова, нынешний вице-спикер Совфеда. Она была зампредседателя областной думы, был экономист профессор Гребенкин. Мы с ними работали и у нас не получалось, не была прорыва, как решить вопрос. Потом Россель предложил эту идею.

«Мы написали конституцию Уральской республики вшестером за три месяца»

– Как это происходило? Вы к тому времени были знакомы с ним уже?

– С Росселем я познакомился еще когда он был председателем администрации области. Я напросился на встречу через его соседей по дому на Жукова. Меня к нему привели. Шли процессы не только политические, но и экономические, приватизация, например. У Росселя не было понимания, что делать. А у нас был очень сильный коллектив – юристы, философы, социологи, политологи, которые мыслили современно и, я потом в этом убедился, владели информацией о том, что нужно сделать. Поэтому я и пришел к Росселю. Я говорю ему: «Есть вот такой институт, есть талантливые ребята. Если у вас есть потребность, мы готовы помочь». Он с воодушевлением принял нашу помощь. Вначале мы втянулись в работу по решению экономических вопросов. И потом, когда возник вопрос о том, что делать со Свердловской областью, Россель и Воробьев предложили рассмотреть вопрос об изменении статуса Свердловской области. Кстати, та Конституция РСФСР, которая действовала тогда, она не только делила регионы по разным статусам – там были республики, автономные края, автономные области, области, но было совершенно четко прописано, что эти субъекты могут поменять свой статус. Все было совершенно четко прописано, нужно было провести референдум, принять конституцию, которую должны утвердить на Верховном Совете. Когда был знаменитый референдум «да, да, нет, да», у нас был пятый вопрос о том, хотят ли жители области изменить статус региона до республики. 84% сказали «да», поддержка населения была. Осталось оформить это дело юридически. И Россель поставил нам такую задачу. Я пошел к своим, собрал коллектив, подумали и решили попробовать. Собрались и месяца за три-четыре подготовили конституцию Уральской республики.

– То есть этот документ по сути создал в одиночку институт?

– Реально эту работу осуществлял только институт. Был небольшой коллектив, шесть человек. Воробьев Алексей Петрович, тогда он был председателем правительства, юрист Казанцев, кандидат юридических наук, Ковалева Галина Алексеевна, она была доктором экономических наук, Гайда был как философ, был Ломашов Алексей, тоже он был кандидат юридических наук, потом стал первым директором института регионального законодательства и Вениамин Голубицкий. С точки зрения творчества и науки, эти три месяца были самым интересным периодом моей жизни. Ни у одного из нас не было опыта по подготовке законопроектов, потому что до определенного периода законов в области не принималось. Были постановления администрации, советов, а здесь речь шла о законе, основном законе региона.

– Вы не юрист, а философ – почему именно вы возглавили группу создателей конституции?

– Конституция по сути – не чисто юридический документ. Конституция опирается на определенные принципы, на взаимоотношения людей между собой, взаимоотношения людей и власти, систему власти, которая в свою очередь, опирается на философские принципы. Поэтому, философы должны были быть. Не обязательно я, но философ должен был быть. Это была очень интересная работа. Сначала мы обсуждали структуру, что должно быть, что нет, решили ввести, например, институт уполномоченного по правам человека, обсуждали Уставной суд, систему власти.

– Вероятно, без западного опыта тут было не обойтись? Использовали?

– Естественно. У нас были в распоряжении Конституции государства, но здесь речь шла о субъекте. Мы использовали опыт США, у нас помимо Конституции США были конституции нескольких штатов, были конституции земель из Западной Германии. Странно было не опираться на их опыт. Но мы учитывали и свое законодательство, свою историю, свою Конституцию РФ, поэтому, распределив и определив структуру, мы разделились, кто какую главу будет готовить. Меня сделали руководителем, могли любого сделать, потому что это было только наше решение. Воробьев предложил меня на эту работу, я был уже доктор наук, замдиректора, статус позволял. Мы часто сидели в моем кабинете, каждый готовил свою часть, раздавал коллегам, мы читали, обсуждали, разбирали, выбрасывали, писали заново и т. д. Работали до позднего вечера. Конституцию приняли без сучка и задоринки. Когда мы все закончили, сдали, собрались вшестером и стали обсуждать перспективы конституции и перспективы Уральской республики.

«Мы знали, что для Росселя это кончится плачевно»

– Вы понимали тогда, что по сути закладываете фундамент государственности новой России, которая потом станет калькой для остальных регионов?

– На уровне субъектов, области – мы были первыми. Мы прекрасно осознавали это, как и осознавали то, чем это может кончиться. Мы собрались, я говорю: давайте прогнозировать. Пять из шестерых четко сказали, что для Росселя это кончится плачевно. Я не знаю, понимал ли Россель, потому что если сейчас почитать те материалы, высказывания Ельцина в тот период, то все высказывались в поддержку этой тенденции к самостоятельности. Но кончилось все плохо, Ельцин за два дня разогнал областной совет депутатов, отстранил Росселя. Уныния никакого не было, мы были тогда вне политики. Для нас это была чисто научная исследовательская работа. Мы ее так и воспринимали. В политику мы втянулись уже потом.

Втянулись каким образом. Когда Росселя освободили от должности, институт стал по сути единственным домом, куда Россель мог прийти. Вы знаете, как это происходит у чиновников – «умерла так умерла», выпадаешь сразу отовсюду, все связи отрезаются. Буквально через несколько месяцев были выборы в Совет Федерации, я стал доверенным лицом Росселя. Это не был мой первый опыт, первым был выборы в 1989 году в Верховный Совет СССР.

– Это те выборы, когда Кудрин избрался?

– Да, Кудрин. А я был доверенным лицом академика Геннадия Месяца. Тогда было освоение всех избирательных технологий. Какой-то опыт был, плюс за мной был коллектив, идеи, которые у нас появлялись. Россель и сам был очень харизматичным, и он выиграл.

– Можно сказать, что вы в тот момент всем институтом переквалифицировались в политтехнологов?

– Мы себя так не называли, термина такого еще не было. Я был официально зарегистрирован у Росселя доверенным лицом, потом на всех выборах я выступал в этом качестве, мы действительно занимались политтехнологической работой. Потом были выборы в областную думу, тоже победили. Для этого за день до истечения срока мы создали движение «Возрождение Урала». Все его учредители были сотрудниками Института, кроме Воробьева. Мы пошли в последний день и сдали документы. Потом были выборы губернатора, опять я был доверенным лицом, а институт мозговым центром, который разрабатывал программу, идеологию избирательной кампании. Вот тогда мы собственно и втянулись в настоящую политику.

– Прежде чем мы начнем говорить о политике, я бы хотел закончить про Уральскую республику. В последнее время многие патриоты, общественники говорят о том, что Россель, Гайда и Баков – «главные сепаратисты», которые разработали концепцию выделения, собственные деньги и т. д. Не обидно вам слышать такую оценку, как к подобным заявлениям относитесь?

– Что касается обид, по сравнению с теми оценками, которые давались в 1992-1993 годах, все последующие – это детский лепет. Нас и меня, в частности, это не смущало нисколько, потому что, повторюсь, мы подходили к этому как к научной работе. А с такой точки зрения, это был безукоризненный документ. У меня до сих пор хранится заключение лучших юристов России, которые, с точки зрения юридической техники, понимания написания всяких норм, считали нашу конституцию образцом. Мне до сих пор это греет душу. Это оценка нашей научной работы.

Я был участником парламентских слушаний по Уральской республике, докладывал и кроме всей этой шелухи о сепаратизме, ее оценивали как юридический документ. Тут ни у кого не было никаких замечаний. Мы многие вещи прописывали, с точки зрения юридической техники, возможно, не очень корректно, но делали это осознанно, с точки зрения политических отношений. Например, мы прописали, что Свердловская область не имеет своей армии. С юридической точки зрения – это чушь, но учитывая политические расклады, мы это прописывали. Мы прописали, что Свердловская область не имеет своих денег. Кстати говоря, про Бакова и его франки. Если вы знаете историю, то Баков выпустил франки за несколько лет до проекта Уральской республики и никакого отношения франки к Уральской республике не имели. А со временем этот временной интервал нивелировался и стали говорить, что франки – это валюта Свердловской области. Ничего подобного. Мы везде прописывали приоритет федерального законодательства. Но прописывали и такое, что если нет федеральной нормы, то мы сами можем регулировать. Когда разгоняли совет, из Москвы люди приезжали, было видно, что они вообще не читали. Что касается сепаратизма, то тот, кто хоть чуть-чуть почитал конституцию, никогда не смог бы обвинить авторов в сепаратизме. Там близко не было ничего такого. Нет границ, нет армии, нет валюты, нет никаких признаков государственности, отделения и подобного. Это от неграмотности все.

– Россель в интервью говорил, что Ельцин спустя годы признался, что его напугали будущими «Дальневосточной республикой», «Сибирской республикой»…

– Россель рассказывал об этом, да, но никто и не читал самих документов.

«Мысль о прямых выборах бросала Страхова в холодный пот»

– Давайте продолжим. Избран первый состав областной думы, основная работа – над уставом области. Эту работу тоже курируете вы?

– Я был советником у Росселя, когда он был руководителем областной администрации. Я точно помню, что работал на какую-то часть ставки, потому что я ходил в кассу получать деньги. Когда Росселя уволили, естественно, я тоже написал заявление и ушел. Пришел Страхов. Через некоторое время меня приглашают к Страхову, я вошел в кабинет Росселя, где сейчас сидел Страхов. Сели. Говорим о разном и вдруг он мне предлагает стать его советником. Я к Росселю – он категорически против: это предательство. Россель был тогда председателем облдумы, Страхов – глава администрации области. Я пошел в институт, сказал, о предложении Страхова, о позиции Росселя. Все единогласно сказали, чтобы я дал согласие. Я вопреки позиции Росселя пошел к Страхову и, как потом оказалось, был прав. Потому что через некоторое время именно Страхов заключил с институтом договор и институт стал готовить устав Свердловской области. Единственное, он сказал, что не ставит никаких условий, кроме того, что он будет вписываться в законодательство Российской Федерации. Я собрал опять те же шесть человек. Тогда уже была принята новая Конституция РФ

– Работа над уставом базировалась на конституции Уральской республики?

– Мы именно на базе конституции Уральской республики сделали устав. Вся структура на 100% осталась. Внесли изменения только связанные с изменением Конституции РФ, потому что там были введены новые нормы, права федерации, совместное ведение, ведение субъектов и т.д. раньше этого не было. Мы убрали то, что противоречит новой конституции. День в день, час в час, мы отпечатали два экземпляра устава. Один я отнес Страхову на 15-й этаж, спустился этажом ниже и второй отдал Росселю. Был большой скандал. Потом была война. Страхов поставил задачу: не принять этот устав. Он поручил еще одной или двум группам написать альтернативные уставы, чтобы столкнуть нас. Но там даже сравнивать не с чем было.

– А какая мотивация была, почему Страхов войной пошел на вас, если поручил сделать устав?

– А он же не знал, что я напишу. Там было прописано то же самое, выборы губернатора и т.д. Но одна перспектива участия в выборах, видимо, бросала его в холодный пот. Он хотя и был местным, но малоизвестный был, не был так раскручен, как Россель, дикция была неважная, а харизмы не было никакой. Возможно, были и установки из Москвы. Точно не знаю, но во всяком случае, делалось все, чтобы не допустить принятия устава, не проводить выборы и т.д. А поскольку все это попало в областную думу, Россель тут же опубликовал устав, началось обсуждение, начался сбор поправок. Я несколько месяцев по два-три раза встречался с депутатами, постатейно объяснял им, что означает та или иная статья. Опыта никакого ведь не было. Мы то хоть немного поварились, год-полтора, у них не было вообще никакого опыта. Они впервые столкнулись вообще с конституцией, да и с региональным законотворчеством в целом. Был альтернативный проект устава, были бесконечные поправки Страхова – только учтем что-нибудь, он новое предлагает. Дело зашло почти в тупик, пока Россель не встретился с Ельциным, не принес ему устав. Нас вызвали несколько человек, в Государственно-правовое управление в Администрацию президента. Кукушкин, я, Воробьев, Ковалева, как-то там оказался Баков. Мы там еще день отбивались, в конечном итоге, раз команда была, нам разрешили. На следующий день мы прилетели, снова заседание думы и в ночь с 28 на 29 октября, уже после 12 ночи проголосовали за устав. Почему я это так хорошо помню, потому что у меня 29 октября день рождения. И когда проголосовали за устав и узнали, что у меня праздник, а я был вместе с ними, меня поздравили, подарили какой-то поднос. Так это было.

«А как вы будете управлять? Вы – голый король!»

– После избрания Росселя губернатором, вы оказались на государственной службе, возглавили администрацию губернатора – как вы оказались во власти?

– Я об этом не мечтал, не планировал. Я к тому времени уже был директором Института философии и права. Росселя избрали в августе 1995 года, после голосования я улетел в Сочи в отпуск. Через две-три недели вернулся, пришел к ребятам. Там Левин был, Леша Ворошилов, помощник Росселя. Зашел к ним, вижу какая-то растерянность. Покойный Трушников поддержал тогда Росселя и тот за это сделал его председателем правительства, а Воробьев был его первым замом. А у нас по уставу губернатор назначает членов правительства, но по представлению председателя правительства. И так получилось, что Трушников был оппонент, хоть на выборах они и объединились, и на должность членов правительства он стал назначать своих людей, а Росселю некуда деваться было. Почти все члены правительства были назначены. А самое главное, когда приступили к реализации полномочий губернатора, оказалась большая брешь, которой раньше не видели и не планировали, в том числе в уставе. Я пришел к Росселю и спрашиваю: «А как вы будете управлять? Ведь по нашему уставу вы управляете правительством в лице председателя. Все основные функции, кадровая политика, работа с силовиками, работа с муниципалитетами – этого нет. Все в правительстве. Вы остаетесь голым королем». Я не знал сам решения, но я ему обозначил задачу. Он говорит: «Двое суток вам. Через два дня принесете свои предложения». Я ушел к своим ребятам. Мы опять собрались и тогда возникла идея с администрацией губернатора. Туда мы ряд полномочий от правительства перераспределили, то, чего не было в уставе – не было кадровой политики, работы с силовиками, муниципалитетами, контрольных функций, мы это все полностью завели по образу и подобию федерального уровня. Как у президента есть администрация, так и губернатора будет своя администрация, потому что в уставе у нас три органа высшей власти – правительство, заксобрание, губернатор. Мы за два дня прописали основные полномочия администрации, я принес Росселю, он предложения принял, создал администрацию и предложил мне ее возглавить. Я как-то не сопротивлялся, быстро согласился и стал руководителем администрации в 1995 году, в конце сентября или начале октября.

– С чего начали? Ведь буквально было непаханое поле, все надо было делать с чистого листа?

– Основная задача была помочь реализовать губернатору полномочия высшего органа власти, а их довольно много.. Что касается правительства, там понятно. Там есть система, свой аппарат, члены правительства. Все остальное – как работать по политическим направлениям, как работать с общественностью, как работать с политическими партиями, как реализовывать контрольные функции, как работать с силовиками от армии до ФСБ. И таких задач было множество – нацменьшинства, религиозные конфессии, муниципалитеты. Была создана администрация, которая трансформировалась со временем, но структура в той части, которая была тогда заложена, она сохранилась до сих пор.

– Один из важных вопросов: как формировалась команда, шесть человек там явно не хватало?

– Да, и, кстати, не все из шестерых согласились. Воробьев был чиновником, он стал первым зампредом правительства, Ковалева еще раньше меня ушла в правительство министром экономики, была замом председателя правительства и возглавила весь экономический блок. Была такая проблема, как помочь думе формировать законодательство, потому что депутаты в лучшем случае голосуют. Поэтому, появилась идея создать институт регионального законодательства для подготовки законопроектов. Алексей Лобашов занялся этим делом. Голубицкий сначала пошел в депутаты, потом стал министром в МУГИСО, я – руководитель администрации, Казанцев категорически отказался идти во власть. Было ядро. Что касается членов правительства, тут мы практически не вмешивались, Трушников согласовал с Росселем практически все кандидатуры. Были и исключения. На выборах формировалась команда и министрами стали некоторые главы городов, например, Сергей Чемезов стал министром сельского хозяйства. Что касается администрации, я как мог подтягивал людей из науки, но в основном командой занимались Россель и Воробьев. Был например, департамент административных органов, там были те, кто работал с силовиками, его возглавлял бывший начальник КГБ. Я его узнал только, когда он стал работать у меня в администрации. Был департамент, который занимался связями с общественностью, там было много людей, которые набирались из науки, из других вузов, скажем, Анатолий Кириллов.

«Привыкнуть к работе среди чиновников невозможно»

– Для людей из науки переход во власть, вероятно, был достаточно непростым, как они перестраивались?

– Очень сложно. Не могу сказать за всех, могу – за себя. Для меня это очень сложно было. Мне нравилось в университете и институте, какая там была обстановка и рабочая и межличностные отношения, а то, как это происходит в среде чиновников – это совсем другое. По большому счету, привыкнуть к этому невозможно. Но науку надо привлекать. Я в свое время пытался затаскивать, организовывал экспертные советы, куда входили представители института экономики, философии, истории, но быть чиновником и ученым одновременно невозможно. Если ты чиновник, наукой ты уже не занимаешься – просто некогда.

– Тем не менее, вы надолго остались в политике, для вас какая мотивация была – помощь Росселю, собственные задачи, вызовы?

– Ей-богу, было очень интересно. Мы это создали и потом появилась возможность реализовывать то, что мы придумали, на практике. Это было очень интересно. Но долго это не могло продолжаться. Было очень сложно, через 2,5 года я ушел с этого поста. Я вообще собирался уходить, но Воробьев уговорил не уходить, и переманил с поста руководителя администрации в правительство на должность первого заместителя, а Воробьев был председателем уже тогда. Там я еще немного поработал и потом ушел.

Продолжение интервью читайте завтра в среду, 25 июля