Легенды уральской политики. Беседа шестая. Александр Левин: «Журналистом я был, есть и останусь до конца»

​Собеседник «УралПолит.Ru» в рамках цикла «Легенды уральской политики» этой недели – не совсем типичен. Профессиональный журналист, сделавший карьеру в городской газете Александр Левин внезапно оказался втянут в водоворот большой политики, и был на протяжении 20 лет ближайшим сподвижником, пропагандистом, проводником идей и буквально «правой рукой» первого уральского губернатора Эдуарда Росселя.

Собеседник «УралПолит.Ru» в рамках цикла «Легенды уральской политики» этой недели – не совсем типичен. Профессиональный журналист, сделавший карьеру в городской газете Александр Левин внезапно оказался втянут в водоворот большой политики, и был на протяжении 20 лет ближайшим сподвижником, пропагандистом, проводником идей и буквально «правой рукой» первого уральского губернатора Эдуарда Росселя. Левин прошел путь от пресс-секретаря до руководителя администрации, но во многом, именно он формировал уральское медиасообщество, продвигал политические и имиджевые проекты, а кроме того, приложил руку к сохранению и развитию профессионального спорта и журналистики. Обо всем этом и многом другом Александр Левин рассказал в эксклюзивном интервью «УралПолит.Ru».

Часть 1: «Журналист по духу»

«Не представлял другой судьбы, кроме журналистской»

– Александр Юрьевич, ваш отец был известным журналистом, вы сейчас возглавляете творческую организацию журналистов, – был ли выбор профессии для вас предопределен с детства или были мечты о другом?

– Журналистика – у меня с детства. Я не представлял себе другой стези. Конечно, пример отца сыграл колоссальное значение. Ещё учась в школе, я выпускал домашнюю газету. Когда папа приходил домой, он смотрел ее и либо критиковал меня, либо поддерживал, давал советы. Он был ответственным секретарем «Красного бойца» – окружной газеты Уральского военного округа. Он закончил войну в Берлине, еще четыре с половиной года находился в Германии, служил в составе Группы советских войск. В 1950 году он приехал в Свердловск. Я родился в 1951 и очень хорошо помню, как он брал меня на работу – мне было лет пять-шесть. Я стоял завороженный, когда включалась ротационная машина и огромный многотонный рулон чистой белой бумаги куда-то исчезал, а с другой стороны вылетали новые отпечатанные номера газет. Это – очень сильное впечатление детства. Поэтому, даже мыслей других у меня не было о том, что возможен какой-то другой жизненный путь, кроме журналистики. Журналистика и только журналистика. Мне очень нравилось наблюдать за работой отца, как он писал книги. Все его книги о войне, о солдатах Победы.

– А что было для вас самым интересным, что завораживало, привлекало в этой профессии?

– Отец иногда рассказывал мне о своем корреспондентском пути на войне, с какими людьми встречался на дорогах Великой Отечественной, как писались корреспонденции, как передавались в редакцию. Это очень интересные истории были. Незабываемый его рассказ, когда они располагались в шаговой доступности от немцев под Сталинградом. Они жили там в блиндажах, а редакция была на противоположном берегу Волги, корреспонденцию нужно было туда переправлять. Нужно было собрать материал, написать его, но самое тяжелое – это переправа. Волга горела. Зима, а река горела! Он переправлялся через Волгу, получил контузию. И думаю, что вот эти его рассказы о жизни военного корреспондента, они запали с детства в душу. В школе я был редактором стенной газеты. В старших классах я выбрал гуманитарное направление, там было очень много уроков по русскому языку, литературе, в том числе, зарубежной.

Александр Левин с отцом

– В университете с такой подготовкой, наверное, учеба давалась легко?

– Да было по-разному. Так получилось, что в конце дневное обучение я сменил на заочное. Тогда в Свердловске было только три газеты: «Уральский рабочий», ее издавал обком партии – это была самая тиражная газета, ежедневный тираж доходил до 600 тыс. экземпляров; «Вечерний Свердловск», – газета городского комитета партии; и областная комсомольская газета «На смену!». Еще было телевидение – вот где могли работать журналисты. Не было никаких сайтов, агентств. Попасть в эти газеты после университета было просто нереально. Было распределение, и все разъезжались, как правило, по городам и весям, и в Свердловскую область, и в другие областные центры. Кто-то уезжал и в Москву, но это были единицы. И так сложилось, что тогдашний редактор «Вечернего Свердловска» Евгений Анатольевич Панфилов предложил мне, еще будучи студентом, попробовать себя, корреспондентом по договору. Конечно, я согласился на это предложение, потому что очень хотелось работать, писать и творить. В это время в «Вечерке» был еще и звездный состав. Это был настоящий журналистский университет для меня. Я прошел там путь от корреспондента по договору до заместителя главного редактора.

Считаю и глубоко убежден, что настоящий журналист должен получить профильное образование. Факультет журналистики дает базовые знания. Он не научит писать, но он научит профессиональным вещам: как делается газета, как делается радиопередача, как делается телевидение, он научит жанрам, он даст основу. А вся остальная журналистская школа – это практика. В любом коллективе есть талантливые журналисты, у которых можно и нужно учиться молодым. Мне в этом отношении очень повезло. Я попал под крыло заведующего отделом писем Николая Никифоровича Бердникова. Это был прекрасный человек, очень талантливый журналист и писатель. Он писал книги по краеведению Свердловска, очень много знал о городе. Я у него очень многому научился. 

«Слово как пуля – убивает наповал»

– За 20 лет в газете были ли у вас какие-то забавные, курьезные истории, которые запомнились?

– И курьезные и некурьезные истории были, много было всего за 20 лет. Я работал в отделе писем, который потом возглавил. Был у нас был такой сатирический раздел «Пятый угол». Его вел вымышленный герой Тим. Тихий. За него писали несколько человек, одним из них на протяжении многих лет был я. Что такое сатирический раздел – это набор маленьких критических заметок. А что такое критика? Это всегда недовольство того, кого ты критикуешь. Поэтому, приходилось и в судах отстаивать честь и достоинство и газеты и журналиста. Приходилось и на ковре у редактора бывать. Различные оплошности журналистские были. Однажды, я был дежурным редактором в день защиты детей, 1 июня, а газета вышла 1 мая – не сменили месяц. Такой казус был. Главное, чтобы такая оплошность, опечатка, ошибка приводили к правильным выводам. Что до сатирического раздела, там приходилось многократно проверять и перепроверять информацию – у меня не было ни единого «прокола» за всю мою журналистскую жизнь. Для журналиста очень важно – написать правду. Не передергивать факты, а выдать то, что есть на самом деле – и ты за это отвечаешь головой.

– Как вы работали с цензурой – зачастую, это один из главных вопросов, который ставят в вину советским партократам – тотальную цензуру?

– Была цензура, цензоры сидели в соседнем кабинете. Без синего штампа «допускаю в печать», ни один материал, ни одна страница не выходила. Мы ее замечали, но мы ее и не замечали, если можно так выразиться. Сейчас, казалось бы, нет цензуры – пиши, что хочешь. Но ведь это не так. Я глубоко убежден, что у каждого журналиста цензор должен быть в душе. Он должен быть в сердце. Печатное слово порой как пуля – оно вылетело, и может убить наповал, обратно не вернешь. И прежде чем выпустить это слово, эту «пулю», журналист должен тысячу раз все взвесить. Не цензор над тобой, а ты сам. Конечно, цензура мешала, цензуру мы боялись, мы обходили ее стороной. Не дай бог попасться в «черный» список журналистов – ничего хорошего мы от них не ждали. А когда избавились, мы познали другую сторону вопроса. Тогда выплеснулся огромный поток негатива, который никем не проверялся. Многие восприняли свободу, отмену цензуры как вседозволенность. Журналист не должен стоять на такой позиции. «У меня есть факт, я его сейчас выдам без проверки». В первую очередь, это делали не журналисты, люди, которые пришли в профессию, не зная основ и базы. Журналистика стоит и зиждется на всех самых известных человеческих ценностях. Не зная этого, такой поток, который породила вседозволенность, полился. Журналистика – ведь зеркало общества. Значит наша жизнь такая, значит в ней надо что-то менять, что-то подправлять, что-то лечить, тогда и журналистика будет выздоравливать. А цензура ничего хорошего журналистам не приносила в Советском Союзе, но человек ко всему привыкает, пристраивается. Журналисты тоже научились жить во времена цензуры, но где-то ее обходить.

– При помощи сатирических колонок, например?

– Сатирические колонки, эзопов язык, слово заменить, которое цензуре не нравится. Обходили ее «стороной». Но очень важно, чтоб соблюдать баланс, иметь того самого цензора в душе.

Артисты цирка в гостях у «Вечернего Свердловска»

«Иду к Росселю и думаю: вот сейчас откажусь»

– Вы проработали почти 20 лет в газете, насколько неожиданным стало предложение от Росселя стать его пресс-секретарем?

– Как снег на голову. Росселя я не знал тогда. Предложение поступило не от него даже, а от руководителя аппарата администрации Свердловской области, его возглавлял Воробьев Алексей Петрович.

– Как это произошло?

– У нас с редактором был одна приемная на двоих, был один секретарь. Сидим однажды вечером, звонит внутренний телефон, я снимаю трубку – наш секретарь Серафима Владимировна говорит: «Александр Юрьевич, вас администрация области просит, руководитель аппарата». «Как фамилия», спрашиваю – я не знал его. «Воробьев Алексей Петрович с вами будет разговаривать». У нас городская газета, из областной администрации нам крайне редко звонили, например, некролог поставить какой-то, если из руководства области кто-то умер или известных людей в области. Такая мысль пролетела. Я снимаю трубку, Алексей Петрович представляется и просит на следующий день подойти к двум часам дня. Просят — надо идти. Редактору своему говорю, Бойко Юрию Николаевичу, что вызывают «в область» зачем-то.

На следующий день я пришел в областную администрацию. Алексей Петрович без преамбул мне говорит: так и так, Эдуард Эргартович делает вам предложение стать его пресс-секретарем. Я немного растерялся, говорю: «Мне надо подумать». «Я понимаю. Сколько времени нужно подумать?». На дворе декабрь был, были вопросы по новогоднему номеру, страница юмора была на мне. Я начал ему говорит, что может быть неделю – другую. «От силы день-два». Я ушел, иду и думаю: «Ну точно откажусь». Меня полгода назад избрали замредактора. Потом подумал, что через два дня про меня и забудут уже, не позовет никто. На второй день – снова Воробьев звонит, опять приглашает на два часа. Я иду все с той же мыслью – отказаться. Захожу, и Воробьев говорит, что нас двоих Россель ждет в кабинете. Мы пошли к нему по лестнице, думаю – ладно, там буду отказываться. Я тогда еще не знал, что Росселю отказать невозможно. Мы заходим, я первый раз Росселя увидел живьем вблизи – до этого видел только по телевизору. Он мне говорит: «Александр Юрьевич, у меня все материалы на вас собраны, объективка. Проект указа готов. С какого числа выйдете на работу?». Я опять начал ему рассказывать что-то, он отвечает: «Все понятно, а на работу с какого числа выйдете?». Я три или четыре дня вперед себе выторговал, Россель сразу согласился – «Хорошо. Алексей Петрович, оформляйте документы» – и подписал указ этой датой. Так это было неожиданно, но оказалось счастливым шансом в моей жизни журналиста. Я боялся, что это не творческая работа, что меня засосет. А оказалось, что все зависит от человека и на не совсем, казалось бы, творческой работе, можно творить, оставаться журналистом. 

– Быстро вы наладили контакт между собой или пришлось постараться, притираться характерами?

– Когда в тот раз заходил к Росселю, он был в свитере, потом уже я узнал, что у него была ангина и он на несколько часов приходил на работу. И он на меня впечатления не произвел. И как-то мы вспоминали с ним этот день спустя много-много лет. И он мне говорит: «Знаете, когда я первый раз вас увидел, вы мне не понравились». Я говорю: «Эдуард Эргартович, ну тогда и я скажу о своем первом впечатлении, я когда вас в свитере увидел в кабинете, вы мне тоже не понравились». Между руководителем и пресс-секретарем должно быть полное взаимопонимание, с точки зрения работы, но есть невидимая черта, которую подчиненный – пресс-секретарь – не имеет права переступить, какие бы отношения ни были, не должно быть товарищества, панибратства, сближения. Это чисто рабочие отношения – они очень корректные, очень профессиональные, они добрые могут быть или не добрые, но это чисто рабочие отношения. Я знал очень много людей, которые эту черту невидимую переступили – они плохо кончили. Губернатор есть губернатор. И я 19 лет и пять с половиной месяцев проработал с Росселем практически в ежедневном режиме – я всегда с определенным трепетом заходил в его кабинет, в кабинет к начальнику, в кабинет к руководителю, в кабинет к губернатору.

– Можете сказать, что вы со временем стали друзьями, или эта грань так и осталась в отношениях?

– Нет, друзьями мы не были, семьями, конечно, не дружили. Но сейчас между нами добрые, искренние отношения до сих пор сохранились. Я работал в оргкомитете по организации 80-летия Росселя и я рад, что благодаря нашей работе мероприятия прошли очень хорошо. Я это рассматривал, да и сам Эдуард Эргартович, не как его личный день рождения, а как взгляд в ту эпоху, когда он стал губернатором, когда он возглавил область, а это было еще в советское время. Он избрался тогда председателем облисполкома и в одном лице совмещал должности председателя облисполкома и председателя совета депутатов. Потом был развал Советского Союза, потом Ельцин назначил его главой администрации, потом снял его с работы, а потом Россель выиграл выборы в законодательное собрание Свердловской области. Потом вновь были выборы губернатора… У нас добрые отношения, товарищеские, приятельские – как угодно их сейчас можно называть. Сейчас они не носят служебного характера, но для меня Эдуард Эргартович все равно – руководитель, учитель, старший товарищ. Я очень благодарен судьбе за тот звонок Алексея Петровича.

«Я был как котенок с завязанными глазами»

– Россель, когда рассказывал о том периоде, когда ему предложили возглавить облисполком, говорил, что прекрасно видел: страна идет к голоду и разрухе — но согласился. Как вы видели этот период, представляли ли масштабы задачи, которые стояла в том числе, перед вами?

– Я видел, что он делает и полностью разделял все его взгляды. Он действительно выводил область из самой критической ситуации. Тогда пятимиллионная область, где основной потенциал был – оборонно-промышленный комплекс, осталась без оборонного заказа, люди с заводов выходили без зарплат, полки в магазинах просто мгновенно опустошались, не говорю уже о винных бунтах, хлеба оставалось на несколько дней торговли. И нужно было иметь колоссальный жизненный опыт, чтобы спасти ситуацию. Я видел, как Россель работает и делал все возможное, чтобы смысл его действий доходил для людей. Пресс-секретарь – это связной между губернатором, в моем случае, и институтами гражданского общества. А передать информацию можно было только через СМИ. Я работал с журналистами даже не в ежедневном режиме, а в режиме ежечасном. Россель был, как сейчас говорят, ньюсмейкером №1, все исходило от него. Это были такие «дни спасения». Происходил настоящий коллапс, а он придумывал фантастические вещи с точки зрения спасения. Тогда оборонным предприятиям приходилось мгновенно переходить на выпуск социально-значимой гражданской продукции, началась всеобщая конверсия, все бросились выпускать стиральные машины и многое другое. Он тогда собирал всех директоров и составлял с ними конверсионную программу по каждому предприятию, чтобы она не соприкасалась с продукцией соседнего завода. Шаг за шагом он выводил область из пропасти. А пресс-секретарь должен был доводить все эти шаги до сведения людей. Вот такой была моя задача – показывать то, что делает власть, что делает губернатор.

– Насколько я понимаю, в то время профессии пресс-секретаря фактически не существовало. Можно ли сказать, что вы, во многом, создавали саму профессию на основе своего видения, опыта и возможностей?

– Совершенно верно, института пресс-секретарей тогда не было. Единичные примеры были – первый пресс-секретарь появился у Горбачева, когда он стал президентом СССР. Моя работа была во многом интуитивна – как слепой котенок, который тыкается в стены. Опыт, который я получил в «Вечернем Свердловске», бесспорно, помог. То, что я делал, я позже проверил в очень интересной ситуации. Был момент, когда нас – девять пресс-секретарей губернаторов России – послали на стажировку в Америку. Это было в середине 90-х, мы поехали на две недели, ездили исключительно по пресс-службам. Начиная с пресс-службы Белого дома, Майкл Маккери тогда был пресс-секретарем Билла Клинтона (назначен в 1995 году), потом были пресс-службы графства, губернатора штата и мэра города – пресс-службы пяти уровней власти. Я тогда понял, что хоть и был котенком с завязанными глазами, но интуитивно делал примерно то, что нужно делать пресс-секретарю. Мы посмотрели, как работают наши коллеги, и нашли очень много общего.

«Уральская республика достигла своей цели»

– Помимо практических шагов, о которых вы информировали журналистов, были и различные имиджевые проекты, как та же Уральская республика – можно ли сказать, что вы, в том числе, были одним из ключевых специалистов, на ком лежала задача создания имиджа проекта как на уровне общественного мнения, так и на уровне федеральной власти?

– Никакую ключевую роль я, конечно, не играл, надо сразу сказать. Идея Уральской республики сама по себе достойная внимания. Идея Росселя была совершенно простой. На тот период в Конституции РФ субъекты были разделены по уровням – республики, края, области, автономные области. Неравенство было там заложено, а мы – федерация. И Россель задался очень простым вопросом о равенстве всех субъектов между собой и по отношению к федеральному центру. Обычно он задавал простые вопросы. К примеру: почему татарин, который живет в Казани, должен жить лучше, чем татарин, который живет в Свердловской области. И наоборот, почему русский, который живет в Казани, должен жить хуже, чем русский в Свердловской области. Речь шла о равенстве, но никто не хотел этого слышать. И для того, чтобы изменить статус по Конституции, нужно было назваться республикой. Россель все сделал по закону – был проведен референдум и жители Свердловской области высказались за повышение статуса до уровня республики. Это была интересная идея. Думаю, рано или поздно мы придем к такому равенству и к укрупнению регионов. Ведь Россель задумывал не только равенство, но и укрупнение, он намеревался пригласить в состав Уральской республики близлежащие области – Челябинскую, Курганскую, Пермскую. Он встречался с губернаторами, было обоснование – экономическое, географическое, – о том, почему этот субъект был бы самодостаточным. Губернаторы на первом совещании дали добро. Но когда он сказал, что будут объявлены выборы одного губернатора, остальные пошли на попятную: «Занимайся сам, Эдуард Эргартович». Тогдашний президент Борис Ельцин на словах вроде бы поддерживал, но в конечно итоге это кончилось печально, Ельцин его уволил, был распущен совет народных депутатов Свердловской области, который поддерживал губернатора. Но всякое действие имеет свои плоды. И уже в новой Конституции страны Ельцин, благодаря проекту Уральской республики, внес в последнюю редакцию правку своей рукой – в пятой статье было приписано, что все субъекты Российской Федерации равны между собой.

– То есть Уральская республика не была безрезультатной, цель была достигнута?

– Цель росселевская Уральская республика по большому счету достигла. Другое дело, что реализация этого на практике не всегда видна, в том числе, сегодня. Национальные республики имеют определенный приоритет по отношению к областям и краям. Это очень большая тема, она одна может занять несколько часов разговора.

– Интересен такой аспект: была ли какая-то, как сейчас говорят, стратегия продвижения проекта, пиар-ходы, план работы с журналистами и т. д. – как в этом плане работа строилась тогда?

– Это сейчас есть департамент информационной политики, а я тогда был один. В это трудно поверить сейчас, а тогда я ходил с видеокамерой, с фотоаппаратом. Нужно было снимать сюжеты, а кто это будет делать – я. Вечером все идут домой, а я в монтажку на СГТРК, выпрошу время, сяду с монтажником, смонтирую сюжет, начитаю текст – и новость идет в эфир. Стратегию писали каждый день, сами думали, какую прессу подключить, как донести до федеральных журналистов. Это была огромная работа. Журналистов на пресс-конференцию собрать – и то проблема. Я жил на улице Сурикова, у меня дома не было телефона – в 90-е это еще была роскошь. Я наменяю мелочь по 15 копеек (или по две?), иду в телефон-автомат – нужно сделать 20 звонков журналистам по списку. Будка во дворе, а там – очередь. Очередь выстоишь, зайдешь, сделаешь два-три звонка, там тебе уже стучат – «ты че там мужик, выходи давай». Выйдешь – и снова в конец очереди. Сейчас рассказываешь молодым журналистам – смеются. Сегодня и звонить никому не надо – рассылку по почте сделал, в соцсетях, на сайте информацию разместил, все аккредитовались, пришли. А прошло всего 25 лет. Поэтому, не было никакой стратегии – были планы на каждый день, нужно было творить, придумывать, как заинтересовать журналиста, надо было их все время держать не на информационном голоде, а наоборот, подкидывать и подкидывать им информацию. И я очень благодарен тем журналистам, которые верой и правдой служили профессии.

«Губернатор не продается!»

– Вы уже сказали, что в начале 90-х состоялся приход массы непрофессионалов от журналистики, с критикой, подчас жесткой, властей. Как договаривались с ними, приходилось ли «покупать лояльность», платить за публикации, каким-то другим способом привлекать на свою сторону?

– Я понимаю, о чем вы говорите. В то время об этом не то, чтобы не заикались, такого даже в мыслях не было. Когда область встала на ноги, в правительстве разыгрывалось ежегодно несколько лотов на информационное сопровождение некоторых проектов. Сейчас это бы назвали грантами. Если я правильно помню, это было 60 тыс. рублей на год – 5 тыс. рублей в месяц. Как правило, побеждали в розыгрыше этих грантов региональные отделения ИТАР-ТАСС и «Интерфакс». И поочередно они эти гранты выигрывали. Россель же был категорическим противником того, чтобы в принципе платить за какую-то информацию. Позиция была такая: губернатор не продается. Хотите писать – пишите, нет – нет. Но он был главным ньюсмейкером, к нему все время шли за информацией. Я это ощущал как никто другой. Был период, когда у меня был отдельный лист, куда записывались на интервью. Этот лист практически всегда был полным. Время от времени я с ним приходил к губернатору, он смотрел график, и если где-то было окно, приглашал журналистов из этой заявки. Покупать лояльность никакую никогда не приходилось. Для пресс-секретаря очень важно создать такой пул журналистов, которые интересуются политикой, интересуются руководителем области. Это непросто – это искусство пресс-секретаря. К каждому нужен индивидуальный подход, ведь все журналисты разные. Я не хочу сказать, что со всеми СМИ, со всеми редакторами у меня были идеальные отношения – нет. Но я пытался, делал все возможное, чтобы не конфликтовать.

Когда я пришел к Росселю, на него давили коллеги и говорили, что такую-то газету надо «прижать», такую-то – закрыть. Россель никогда на это не шел. И когда я начал работать у него, он меня спросил о моем отношении к этому вопросу. Я ему говорил всегда, что с журналистами никогда нельзя конфликтовать, никогда нельзя судиться, с журналистами надо партнерствовать. И огромное спасибо Росселю, это ему было очень близко по духу. Он за свою жизнь нахлебался много, и он понимал, что у журналистов такая работа – выискивать и писать. И он говорил им всегда: пишите, творите, только не забывайте. Я ему как-то казал, ему очень понравилось: «для политика страшен только один материал – некролог. Все остальное, даже если критика, привлекает внимание». 

– Пресловутая «война города и области» проходила, в том числе, в плоскости СМИ. Насколько это отражалось на вашей работе, на взаимодействии с городскими изданиями?

– Во-первых, никакой «войны», конечно, не было. Мы все живем в одном городе, в одной области и мы не воевали. Другое дело, что была конкуренция между губернатором и мэром. Конкуренция по различным позициям. Это было столкновение взглядов, концепций, идей. Для Росселя все города и районы области равны. Он всегда говорил: это как в большой семье – всех детей надо кормить, одевать, учить, лечить. Не оденешь ведь зимой одного ребенка в теплую одежду, а другого – нет. Так и города – для Росселя все были равны – что Екатеринбург, что Нижний Тагил, что Шаля, что Североуральск, что Карпинск. Да, Екатеринбург столица, и он получал бюджетные преференции на столичность. В Екатеринбурге есть общественный транспорт, есть театры, есть вузы, а в Таборах, например, нет даже асфальта, не говоря уже про общественный транспорт. И на реализацию столичных полномочий Екатеринбург получал из областного бюджета деньги, которые никогда в жизни бы не попали в любой другой город. Мэр города Аркадий Михайлович Чернецкий не мог согласиться с таким подходом. Он считал, и как мэр, совершенно правильно это делал, что Екатеринбург – главный город, кормилец и поилец всей области. В какой-то мере он был прав. Он отстаивал интересы Екатеринбурга и горожан. И это столкновение, конечно, вызывало определенную информационную «войну». Это вызывало трудности, потому что, чего греха таить, городская администрация ввела «стоп-листы» на определенные персоны.

Это, безусловно, мешало. Работать, находить к каждому подход – это было трудно, а кому было легко. Но мы сохранили все человеческие контакты и с журналистами городских изданий. Я общался с пресс-службами городских структур. И в то время и сейчас у меня с ними нормальные человеческие отношения, как и у них со мной. Были столкновения, но это была не война, которую разжигали. Каждый был прав и каждый хотел процветания нашей территории. Но я исходил из принципа, что все, что хорошо для Свердловской области, хорошо для Екатеринбурга. И все, что хорошо для Екатеринбурга, хорошо для Свердловской области. И коллегам я пытался это донести. Насколько мне это удавалось – уже не мне судить.

Продолжение беседы читайте в среду 22 ноября